История Марго

Поезд шел до Нима три часа, и все это время я смотрела в окно, не в силах приняться ни за одну из книг, которые взяла с собой. Сплошные узловатые облака над пышными зелеными лугами сменились просветами бледно-голубого неба. Поезд несся мимо маленьких городков, раскинувшихся на вершинах холмов, мимо полей, расчерченных рядами деревьев. Я прислонилась щекой к окну, чтобы ощутить его холодок, не обращая внимания на слой пыли на стекле.

Если бы папа был жив, что бы он делал? Я осознавала, что рядом кто-то сидит, – женщина, которая вошла в вагон позже. Я чувствовала ее запах – смесь цветочных духов и стирального порошка. Папа не любил поезда, он предпочитал ездить на машине, даже если это занимало вдвое больше времени, поэтому трудно было представить, что мы с ним когда-нибудь могли бы так путешествовать вместе. Его машина с тонированными стеклами прятала нас, как панцирь. Под языком у меня скопилась слюна, и я сглотнула. Я размышляла, сблизит ли наша с Брижит книга меня и мадам Лапьер. Рассказывая о папе Брижит, я почти не упоминала ее, потому что фактически ничего и не знала. Я думала, что книга о нас помогла бы ей понять, какой была моя жизнь.

Поезд замедлил ход и остановился. Было около полудня. Я вытащила сумку из-под ног и вышла на платформу. Воздух здесь был теплее, чем в Париже, а небо переполнялось светом огромного солнца.

Давид ждал меня на улице у здания вокзала. Я пошла к нему, силясь отогнать воспоминания о своем сне, но картинки были слишком яркими. Мне пришлось напомнить себе, что Давида со мной не было, а мои ощущения принадлежат исключительно мне.

Он стоял рядом с серебристой машиной. На нем были черные джинсы и мятая рубашка. Складки вокруг его глаз стали глубже, когда он улыбнулся. Но я привыкла к линиям на его лбу, больше не воспринимала их как морщины, и мне уже не казалось, что между нами огромная пропасть. Мы сели в машину.

Он рассказывал мне о своих родителях. Оба они архитекторы и вместе проектировали дом. Строительство было в самом разгаре, но тут у них кончились деньги, и дом так и остался недоделанным: некоторые стены не покрашены, на дверях кое-где нет ручек. Теперь оба живут в Швейцарии из-за дочери, старшей сестры Давида, и сидят с ее двумя детьми, когда она на работе.

– В Женеве было очень скучно, – сказал Давид. – С наступлением сумерек все закрывается. В шесть вечера кажется, что уже глубокая ночь.

– Брижит говорила, что вы хорошо отдохнули на Рождество, – сказала я.

– Я был рад вернуться в Париж, – ответил Давид.

– Из-за работы?

– Она говорит, что я трудоголик? – Он засмеялся и посмотрел на меня.

– Она восхищается теми, кто много работает.

Наши голоса звучали обманчиво спокойно, как будто мы плыли по безмятежной глади озера, но под водой бешено дрыгали ногами. Я смотрела на его руки на руле и чувствовала исходящий от них жар. Мы ехали по ровной дороге, вдали виднелись темно-зеленые горы. Других машин поблизости не было, и вскоре Давид убрал одну руку с руля и положил ее на колени.

Мы свернули на гравийную дорожку и медленно подъехали к дому, выкрашенному в белый цвет. Широкие окна с деревянными ставнями на втором этаже. Крыша покрыта терракотовой черепицей. В саду я заметила бирюзовое пятно – угол бассейна.

Следом за Давидом я вошла в дверь и оказалась в прихожей. Пол был выложен бежевой плиткой. Его чистая, блестящая поверхность заставила меня разуться. Брижит не вышла нам навстречу. Давид показал мне мою комнату на втором этаже. Белые муслиновые занавески то вздувались, то опадали, как летящая юбка, обнажающая ноги. Я закрыла окно.

– Вот как выглядит незаконченная комната, – сказал он.

Действительно, за полосами белой краски виднелась бетонная стена. Комната была обставлена скудно: маленький стол, старинное кресло-качалка и изогнутый светильник, висящий над узкой кроватью. Я положила сумку на кровать. Давид стоял в дверях, барабаня пальцами по косяку. Моя шея запылала, и на мгновение я ощутила сильнейшее желание броситься в его объятия.

– Располагайся и спускайся вниз, – сказал он. – Брижит на кухне, готовит обед.

Я прошла по коридору в ванную и вымыла руки. Лицо в зеркале вызвало у меня отвращение. Темные мешки под глазами. Огромные, бледные, неявно очерченные губы. Я накусала их и растерла щеки.

Потом направилась в другой конец коридора и открыла дверь в комнату Брижит и Давида. Кровать накрыта белым пуховым одеялом, отглаженная и накрахмаленная простыня заправлена под матрас. Одежды не видно – наверное, она в большом шкафу.

Я спустилась на кухню. Брижит стояла у плиты, и клубы пара поднимались к ее лицу.

– Ты приехала! – воскликнула она. – Ну как тебе здесь?

– Красиво, – сказала я, осматриваясь.

Меня окутал ее цитрусовый аромат. Как она всегда умудрялась пахнуть свежестью, даже когда готовила? Она прошла в другой конец кухни и разложила на тарелке нарезанный хлеб.

– Обед почти готов, – сказала она и сняла с руки прилипший листик петрушки. – Если надеть свитеры, куртки и носки, можно поесть в саду, – прибавила она.