История Марго

Утром в воскресенье мы с Брижит встретились в ее любимом кафе, чтобы отпраздновать окончание совместной работы. Интервью нам больше не были нужны: она получила от меня всю необходимую информацию. Теперь ей предстояло работать в одиночку, воссоздавая мой голос по многочасовым аудиозаписям, которые я к тому времени расшифровала на ее ноутбуке.

Температура упала. Не успела я выйти из дома, как уже через несколько минут в ботинки проникла холодная сырость. Дальний конец улицы был окутан густым туманом, верхние этажи зданий растворялись в белом небе. Я вбежала в кафе и увидела Брижит за барной стойкой. Ее длинные волосы, лежавшие на плечах, были гладкими и блестящими, как в рекламе шампуня.

Я ощущала мощный энергетический заряд между нами. Я села на соседний стул. От посетителей к окнам поднимался пар. Брижит заказала две бриоши и чай. Я попросила кофе. Я заняла последнее свободное место за стойкой, и мы из-за тесноты были вынуждены убрать локти со стола.

– Ну, за нас, – сказала Брижит, когда принесли наши напитки. В ее голосе не было ни радости, ни грусти.

Я поблагодарила ее за помощь с книгой.

– Если бы не ты, я бы никогда не рассказала никому о своем отце.

– Я всего лишь задавала тебе вопросы. И, знаешь, еще ведь нужно все это написать. Меня ждет много работы. И к тому же мне предстоит сдать две новые статьи, дедлайн через месяц.

В ее голосе чувствовалось раздражение, и я снова подумала: вдруг наша книга для нее нежеланная обуза, вдруг она ей надоела? Я не могла ей заплатить, а она уже посвятила мне столько времени.

Я еще раз поблагодарила ее, выразив надежду, что не доставляю ей слишком много хлопот, и сказала, что торопиться не надо, потому что, в отличие от статей, тут нет дедлайна.

– Я привыкла совмещать несколько проектов.

Она слабо улыбнулась, и надо было очень постараться, чтобы это увидеть.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросила я. – Ты как будто сама не своя.

Она сделала глоток чая и извинилась за плохое настроение. Вчера она ходила к врачу, и его поведение ее возмутило. Врач спросил о Давиде, который тоже у него лечится, а когда Брижит пожаловалась, что Давид слишком задерживается на работе и редко бывает дома, врач сказал, что она должна уделять ему больше внимания. “Возможно, муж вас избегает”, – сказал он.

– Тебе нужно найти другого врача, – сказала я.

– Он думает, это я виновата в том, что не могу забеременеть. Меня всегда поражает, когда мужчина указывает тебе, что делать, и дает советы, как будто знает, через что мы проходим, через что прохожу лично я. Чтобы говорить кому-то, как ему поступать, нужна эмпатия. Ты должен поставить себя на его место и представить, что бы ты делал, если бы сам был этим человеком, понимал его мотивы и знал о его прошлом. Для мужчины это практически невозможно, особенно если он говорит с женщиной, которая пытается забеременеть.

Нам принесли бриоши. Брижит отщипывала кусочки и катала их в пальцах. Ломтики были толстыми и бледными внутри. К бриошам подали маленькую розетку с малиновым джемом.

– Что ты сказала врачу? – спросила я.

Она засмеялась. Смех урчал у нее в горле, как зверь с острыми зубами.

– Я сказала, что заниматься сексом с целью зачать ребенка не больно-то романтично. Я, значит, пытаюсь соблазнить мужа, когда он дома, – а его почти никогда нет, – и тут этот врач говорит, что я плохая жена? А знаешь, что мне сказала мать Давида? На Рождество она отвела меня в сторонку и сказала, что, может, мне не суждено иметь детей и для нас обоих будет лучше, если я с этим смирюсь.

– Она ужасная женщина.

– Я никогда не была для нее достаточно хороша.

– Может, она тебе завидует.

– Ее сын – взрослый мужчина, а она до сих пор его защищает. Я знаю, что ей положено быть на его стороне, но меня это раздражает.

– А сам Давид – он тебя защищает? Он хочет детей?

Брижит намазала бриошь джемом и откусила. Жевала она медленно, а когда заговорила, ее голос звучал задумчиво.

– Как и большинство мужчин, он боится постареть, утратить живость. Он всегда хотел быть отцом и в то же время остаться свободным. Это несовместимые желания.

Я вспомнила пальцы ног Брижит, скребущие по деревянному полу у них в комнате. Что она имела в виду, утверждая, что Давида нет дома? Каждый раз, бывая у них, я видела полоску света под дверью его кабинета.

– В любом случае я никогда особо не доверяла врачам, – сказала Брижит, доедая ломтик бриоши. – Однажды мать отвела меня к врачу. Это был старик, который в перерывах между приемом пациентов непрерывно курил. Он потребовал, чтобы я разделась в присутствии матери. Я понимала, что она увидит мои толстые ноги, торчащий живот, растяжки на бедрах. Я весила от силы килограммов пятьдесят, но считала себя толстой. Я сняла одежду. Я чувствовала себя изнасилованной. Она впервые видела меня голой.

Как только Брижит договорила, нас прервал мужской голос. Я оглянулась через плечо. Я не знала этого человека. Он был среднего роста, в коричневом шерстяном пальто и серой шапке.

– Брижит Дюарт, – сказал он и похлопал ее по плечу.

Брижит повернулась к нему и совершенно точно его узнала.