История марксистской диалектики (Ленинский этап)

Аналогичным образом рассматривает Адорно «модель» мирового духа и естественной истории. Она основана, по его мнению, на гегелевской концепции мирового духа, в которой «во имя мирового духа дух утверждается и гипостазируется как то, чем он уже был в себе; в нем… общество поклоняется самому себе, своему насилию, как чему-то всемогущему» (405, стр. 308). Равным образом и в марксистской теории общества как «естественноисторического процесса» Адорно видит объективацию исторической жизни. Являясь идеологическим (т.е., с точки зрения Адорно, искаженным) представлением об обществе, понятие общества как естественноисторического процесса отражает в то же время закон движения бессознательного общества. «Модель мирового духа и естественной истории» вновь приводит Адорно к мысли, что человек бессилен перед лицом «тотальности» исторического процесса. «Что бы ни предпринимали индивид или группа против тотальности, часть которой они составляют, они подвержены ее злу, и тот, кто бездействует, подвержен ему не меньше» (405, стр. 239). Выход – в подвергнутой абсолютному отрицанию «тотальности» современного общества.

Однако позитивной программы Адорно опять-таки не дает. И этический пафос его пессимизма коренится в протесте против обесчеловечивающего подчинения индивида обществу, особенного всеобщему, перерастающего в условиях империализма в зловещую практику освенцимов. Именно здесь индивиды «уравниваются», «интегрируются» смертью. «Освенцим утверждает философему чистого бытия как смерти» (405, стр. 353). Поэтому после Освенцима, считает Адорно, вообще немыслимо утверждение позитивности человеческого бытия: оно лишь болтовня, оскорбление памяти жертв. Социальная катастрофа, нашедшая свое резюме в зверствах фашизма, несравнимо страшнее лиссабонского землетрясения, достаточного, по Вольтеру, для того, чтобы опровергнуть любую теодицею.

Однако Освенцим доказывает лишь бесчеловечность и обреченность империализма. Но это не означает, что общественная практика и социальная теория не знают ничего позитивного, вырастающего из подлежащего разрушению старого. И если для Адорно надежда – это возможность отрицания, то для научной диалектики – возможность, воплощающаяся уже в действительность нового, социалистического общества.

Сказанное определяет общую оценку негативной диалектики. Мелкобуржуазный протест, выраженный в терминологии негативной диалектики, превращает реальную проблему преобразования капиталистического общества в коммунистическое в чисто теоретическую проблему, отгороженную от действительного классового движения. Вместе со всей «критической теорией» она на деле становится апологетикой. Диалектика в этой связи «из научного самосознания революционных сил буржуазного общества превращается в созерцательное сознание универсальных, непрекращающихся „ложных связей“. Она сводится к диалектике идентичного и неидентичного» (376, стр. 522). Кризис идеалистической диалектики выражается и в этой ее форме.

Иррационализм и диалектика

Проблема «иррационализм и диалектика» весьма важна для понимания идеалистической диалектики XX в. Мы уже отмечали выше двоякую направленность иррационалистических истолкований диалектики: привлечь людей, склонных к мистике и иррационализму, и в то же время оттолкнуть научно мыслящих. И то и другое становится возможным лишь в результате извращенного, неадекватного определения основного принципа диалектики – закона единства и борьбы противоположностей.

В.И. Ленин определял диалектику как «учение о том, как могут быть и как бывают… тождественными противоположности» (2, т. 29, стр. 98). И одно из исторических «решений» этого вопроса – как ни парадоксально на первый взгляд – мистика. В своем логическом содержании мистика, восходящая к неоплатонизму, тесно связана с представлением о непосредственном единстве противоположностей, достигаемом в состоянии религиозного экстаза. В экстатическом акте, согласно этому, сливаются противоположности: человек и божество, т.е. конечное и бесконечное, относительное и абсолютное, временное и вечное, единичное и всеобщее. Все это – проблемы диалектики, но решаемые в духе, исключающем единство противоположностей как рациональное их соединение, т.е. иррационалистически. Историческая традиция мистики тянется через все средневековье, и в ней переплетаются глубокие прозрения в суть диалектики (например, у Якоба Бёме, которого высоко ценил Маркс) с приниженным и уничижительным пониманием человеческого ума, который в состоянии постигать только-де конечные и несовершенные вещи.