История марксистской диалектики (Ленинский этап)

От Кьеркегора идут линии к современной идеалистической диалектике: одна – собственно к экзистенциалистской диалектике, другая – к «диалектической теологии», составляющей как бы теологическую ветвь современного иррационализма. Ее трактовка диалектики касается прежде всего соотношения человека и «откровения». «…Откровение или слово божье представляет собой противоречащее очевидности (парадоксальное) событие. О таком парадоксе можно подходящим образом говорить лишь посредством парадоксов. Парадокс – логическое противоречие, которое, однако, не может быть диалектически разрешено. Более того, через парадокс события оно просто дано как таковое… Логический закон противоречия поэтому снят в области высказываний о парадоксе и не имеет значения для парадоксов» (481, стр. 47). В переводе на общепонятный язык это означает лишь: «верую, ибо это абсурдно».

В этом прекрасно выражен смысл теологической «диалектики», исключающей рациональное понимание религии, веры и тем самым пытающейся защитить ее от всепроникающей критики со стороны научного знания. Поэтому «диалектическую теологию» К. Барта, Э. Бруннера, Р. Бультмана и других нельзя оценить иначе как свидетельство того тупика, в который заходит идеалистическая диалектика в XX в.[53] Несколько иное понимание диалектики экзистенциализмом, в частности, у К. Ясперса.

Следуя Кьеркегору, Ясперс уже в первой своей философской работе «Психологии мировоззрений» (1919 г.) рассматривает любую жизненную ситуацию как противоречивую, антиномичную. Это в первую очередь касается «пограничных ситуаций», т.е. критических положений, в которых постоянно оказывается личность в век кризисов и социальных катастроф, в эпоху, когда неразрешимые противоречия раздирают капиталистический мир. «В каждом из конкретных случаев: борьба, смерть, случай, вина, – писал Ясперс, – заложена в качестве его основы антиномия. Борьба и взаимная помощь, жизнь и смерть, случай и смысл, вина и искупление греха связаны друг с другом так, что одно не существует без другого» (448, стр. 256). В реальных коллизиях, в которые попадает человек, рождается антиномическая структура его поступков: с желанием связано противоположное желание, с осуществлением желания – реализация нежелательного и непредвидимого, в любом действии рождается сознание греховности, заброшенности, сломленности… «Мы сами и мир антиномически расколоты», мы погрязли в противоречиях. «Там, где в рациональном обнаруживается противоречащее себе, там должно быть налицо ложное; и если во всем рациональном обнаруживаются противоречия, то это переживается как разрушение знания… Такие противоречия – а такова самая общая формула всех пограничных ситуаций – человек обнаруживает всякий раз, когда он выходит за пределы конечной ситуации, пытаясь увидеть ее в целом». Отсюда рождается «пафос самого себя разрушающего мышления» (448, стр. 231).

Нетрудно увидеть в этой выразительной картине приведенное выше мистическое понимание диалектики. «Пограничные ситуации», ставящие человека «на границу бытия», по своей сущности родственны религиозному экстазу (иногда последний выступает как одна из «пограничных ситуаций»). Но они обращены не к богу, а к «экзистенции». «В качестве экзистирующего я могу, однако, прийти к себе только в антиномической пограничной ситуации» (447, т. II, стр. 251). И здесь пока еще не видна реальная основа этого псевдодиалектического построения. Нагляднее она выступает в произведениях Ясперса, написанных после второй мировой войны, особенно в книге «Об истине» (1947 г.). Отмежевываясь там от крайностей иррационализма, которые он связывал с фашистской идеологией, Ясперс хотел создать, под сильным влиянием немецкой классической философии, новую «философскую логику». Замысел ее состоял в том, что истина, согласно Ясперсу, не дается ни рассудком (формально-логическим мышлением), ни чувством, инстинктом, стремлением (иррационализм). «Я не могу ни апеллировать к чувству, инстинкту, стремлению, враждебно относясь к рассудку, ни видеть в этом темном стремлении, гордясь рассудком, только дурное отсутствие мысли… Чувство лишь тогда становится истинным, когда то, что в нем лежит, становится ясной мыслью, осмысленным деянием и зримым образом» (449, стр. 2). Но это можно сделать, только выйдя за пределы рассудка, совершив «трансцензус», «прорыв» (Durchbruch) к самому бытию. На этом пути мы сталкиваемся с неразрешимыми противоречиями. Их можно замаскировать, прикрыть, но тогда наше познание будет тусклым и смутным: если мы попытаемся их разрешить, то они неизбежно возникнут в новой форме.

Иными словами, «противоречие используется для того, чтобы с его помощью порвать окружающее нашей мысли или сознание вообще. Человек стремится выйти из тюрьмы мысли и мыслимости в само бытие. Трансцендирование с помощью разрушенной мысли есть мистика в мышлении» (449, стр. 301).