И Лексис, и Воронцов, и Фиреман трактовали закон стоимости Маркса как естественный закон, присущий всем общественно-экономическим формациям, то есть в духе классической буржуазной политэкономии. В их построениях, правда, имелись некоторые различия, которые обусловливали своеобразие в понимании каждым из них Марксовой теории.
Лексис, считая законы осуществляющегося посредством конкуренции распределения прибавочной стоимости столь же вечными и неизменными, как и закон стоимости, делал вывод о том, что «естественные, нормальные, средние цены товаров, в которых выражаются нормальные меновые стоимости, не соответствуют заключенному в отдельных товарах застывшему общественно необходимому рабочему времени… Разрешение этого противоречия невозможно, если рассматривать различные виды товаров в отдельности и если их стоимость должна быть пропорциональна их цене»[1372]
. Лексис полагал, что закон стоимости Маркса сохраняет значимость лишь с точки зрения всего общественного продукта в целом, но не в отношении отдельных составляющих этот продукт товаров. Стоимость отдельного товара Лексис на этом основании объявляет «идеальной» и пишет, что «эти идеальные стоимости не получают пропорционального выражения в реальных ценах, однако с успехом могут рассматриваться как исходный пункт движения, приводящего к действительным ценам… Если Маркс на самом деле пытался в III томе своего сочинения сохранить значение своей теории стоимости вне очерченных нами рамок, то можно сразу же с уверенностью заявить, что он находится на ложном пути»[1373].Предпринятая в 1887 году попытка решения проблемы (по-видимому, неизвестная европейской научной общественности) принадлежала русскому народнику Воронцову. Он рассматривал стоимость («ценность» в его терминологии) как отношение, лежащее в основе буржуазного общества. Однако это отношение он представлял, по существу, как отношение человека к природе: «Ценность – это сумма затрат производительных сил, требующаяся для доставления человеку данного предмета, или нечто, находящееся в прямом количественном соответствии с этой затратой»[1374]
. Этот вечный закон производства присущ любой форме общества, однако его действие модифицируется законами распределения, которые не зависят от законов производства и являются в конечном счете фактором, обусловливающим специфическую форму организации общества. Поэтому трудовой теории стоимости отнюдь не противоречит феномен средней прибыли: дело лишь в том, что «в новейшем типическом обществе распределение продуктов основано не на принципе труда или потребностей, а на начале частной собственности»[1375].К. Шмидт попытался объяснить среднюю прибыль таким образом, чтобы в то же время сохранить применимость закона стоимости и в отношении отдельных товаров. Однако его решение приводило к такому «расширению» понятия общественно необходимого труда, которое сводило на нет отличия марксистской политэкономии от политэкономии вульгарной[1376]
.Тем не менее в концепции Шмидта были и рациональные моменты, развитые впоследствии Фиреманом.
Фиреман в своей статье «Критика теории стоимости Маркса» основывался в значительной мере на том, что уже было сделано Лексисом и Шмидтом, однако он пошел дальше них. Это подметил Энгельс, давший в предисловии к III тому «Капитала» довольно высокую оценку его вкладу в решение проблемы, назвав статью Фиремана «значительной»[1377]
. В письме Шмидту он отмечает, что Фиреман решил поставленную проблему «на две трети»[1378]. Его подход был в основном лишен элементов, свойственных вульгарной политэкономии. Различие между концепцией Фиремана и решением, данным в «Капитале», высветило, по существу, неспособность рикардианства подняться до уровня марксизма в освещении этой ключевой проблемы политической экономии капитализма.По мысли Фиремана, теория стоимости Маркса должна послужить решению двух задач: во-первых, установить принцип, лежащий в основе товарообмена; во-вторых, объяснить распределение денежных доходов между различными классами. Тем самым и может быть раскрыт механизм функционирования современного буржуазного общества. Однако позволяет ли то определение товара, которое дано Марксом в первой главе I тома «Капитала», решить эти вопросы? Фиреман дает отрицательный ответ: «На первых страницах „Капитала“ мы читаем, что товар есть такая вещь, которая в силу своих свойств может удовлетворять различные человеческие потребности и в то же время является носителем меновой стоимости… Но подобное определение столь же подходит к капиталистически произведенному товару, сколь и к товару некапиталистическому. Совершенно непонятно, почему благодаря анализу охарактеризованного таким образом товара мы получим именно объяснение сущности капиталистического производства, а не иной формы товарного производства, например, общества простых товаропроизводителей. Напротив, данное определение применимо скорее при исследовании общества простых товаропроизводителей, ибо в нем отношения проще и отсутствует распределение денежной выручки от товаров»[1379]
.Фиреман приходит к утверждению, что «надежда Маркса путем анализа товаров непосредственно объяснить правило, управляющее товарообменом в обществе капиталистического товарного производства, недостаточно обоснована»[1380]
. По его мнению, противоречие между законом стоимости и средней прибылью неустранимо, если уже в исходном пункте, при характеристике товара, не раскрыть все основные признаки, отличающие товар буржуазного общества, и не внести целый ряд поправок к сформулированному в начале I тома «Капитала» закону стоимости. Каковы же должны быть эти поправки? Они касаются главным образом не стоимости самой по себе, а меновой стоимости.Фиреман отмечает, что меновая стоимость (цена) товара буржуазного общества включает в себя прибыль и ренту, величина которых влияет на цену. Поэтому их следовало бы с самого начала учитывать Марксу, если бы он исследовал капиталистический товар. С другой стороны, помимо того, что товары являются продуктами труда, им присуще и то общее, что они суть материальные вещи, основу же последнего свойства, по Фиреману, образуют издержки их производства. Следовательно, при рассмотрении меновой стоимости необходимо было также привлечь к исследованию категорию издержек производства.
Далее Фиреман непосредственно сопоставляет определение стоимости, данное Марксом, с теми категориями, которые привлекаются при исследовании конкуренции и порождаемых ею отношений. Подобно Рикардо, соотнеся их друг с другом, Фиреман сознает, что логическим выводом отсюда будет отказ от трудовой теории стоимости. Поэтому он вынужден объявить, что это противоречие является внешним противоречием между вечными законами производства и законами распределения (или, как он их называет, «условно-историческими специфическими законами производства и распределения»), присущими только капитализму. Законы распределения маскируют подлинную природу законов производства, вследствие чего все основные понятия в науке о буржуазном способе производства приобретают некую двойственность. Прибавочная стоимость в виде прибыли есть условно-историческая категория, в которой существование прибыли связывается всецело с авансированным капиталом. Поэтому она и регулируется величиной этого авансированного капитала, а не величиной произведенной этим капиталом прибавочной стоимости.
Таким образом, Фиреман верно понимает, что разрешение проблемы, возникающей только в развитом буржуазном обществе, должно быть дано в рамках теории, отражающей специфику именно этого общества. Однако он не понимает, что абстракция товара (и стоимости) у Маркса и есть наиболее абстрактная характеристика