История моего бегства из венецианской тюрьмы, именуемой Пьомби

Я провел два или три часа, размышляя, чем можно заменить трут, ту единственную составную часть, которой мне не хватало, но не мог придумать, под каким бы предлогом его заполучить. Я уже совсем было отчаялся, как вдруг вспомнил, что, когда мой портной шил мне костюм из тафты, я просил его проложить под мышками слой трута, а сверху пришить вощеную ткань, чтобы не проступали пятна от пота, которые обычно портят в этом месте любую одежду, в особенности летом. Мой костюм, который я носил всего четыре часа, находился рядом; от волнения у меня билось сердце, портной мог забыть мой наказ; я боялся подняться и сделать два шага, чтобы тут же взглянуть, есть ли там трут, единственное, чего недоставало для моего счастья; я боялся, что его там нет, тогда разочарование будет стоить мне потери столь дорогой для меня надежды. Но наконец я решился. Я подхожу к доске, на которой лежит костюм, но внезапно понимаю, что недостоин такой милости, и, встав на колени, начинаю молить милосердного Бога, чтобы он дал мне возможность убедиться в том, что портной не запамятовал о моем поручении. Вознеся эту горячую молитву, я разворачиваю костюм, отпарываю вощеную ткань и нахожу под ней трут. Велико же было мое ликование! Разумеется, я благодарил Бога, ибо приступил к поискам с верой в его доброту и признательность моя проистекала от чистого сердца. Обдумывая впоследствии свой порыв благодарности за содеянное Богом, я не счел себя дураком, каковым выглядел в собственных глазах, вознеся молитву Всевышнему перед тем, как отправиться проверять, на месте ли трут. Я никогда бы этого не сделал до того, как попал в Пьомби, не сделаю этого и сегодня; но когда тело лишено свободы, притупляются и свойства души. Мы должны молить Бога, чтобы он ниспосылал нам милости, а не о том, чтобы он творил чудеса, нарушая законы природы. Если бы портной забыл положить трут под мышками, я должен был бы твердо знать, что его там не найду, а если же он положил его, мне не следовало бы сомневаться в том, что он на месте. Суть моей первой молитвы Богу могла бы быть только такой: Господи, сделай так, чтобы я нашел трут, даже если портной забыл его положить, а если он положил его, сделай так, чтобы он не исчез. Есть богословы, которые сочли бы эту молитву благочестивой, священной и весьма разумной, ибо порождена она была силой веры, и они были бы правы, как прав и я сам, когда, не будучи богословом, считаю ее нелепой. Впрочем, не нужно быть великим богословом, чтобы решить, что я поступил верно, вознеся сей благодарственный молебен. Я возблагодарил Всемогущего за то, что портного не подвела память, и благодарность моя соответствовала всем законам святейшей философии.

Получив в свое распоряжение трут, я немедля налил в кастрюльку масла, положил туда фитиль и поджег его. Какая радость! Как приятно сознавать, что это благодеяние — плод твоего собственного труда, благодаря которому ты смог преступить жесточайший из запретов! Мне уже не страшна ночь! Прощайте, салаты; хоть я их очень любил, но я не испытывал ни малейшего сожаления; мне казалось, что масло существует лишь для того, чтобы создавать свет, и использовать его не по назначению означало бы идти против судьбы. Я решил приступить к проделыванию дыры в полу в первый понедельник поста, поскольку опасался, что из-за суматохи карнавала[59] ко мне в любую минуту могут нагрянуть визитеры. Я не зря принял меры предосторожности. В Прощёное воскресенье в полдень послышался скрип засовов и вошел Лоренцо в сопровождении толстяка, в котором я сразу же признал еврея Габриэля Шалона, славящегося тем, что всякими сомнительными махинациями помогал молодым людям раздобыть денег. Мы были знакомы, поэтому приветствовали друг друга подобающим образом. Общество этого человека было не из тех, что доставляет радость, но следовало набраться терпения. Его заперли; он велел Лоренцо сходить к нему домой за обедом, постелью и всем необходимым, а тот ответил, что об этом они поговорят завтра.