История моего бегства из венецианской тюрьмы, именуемой Пьомби

Мы прибыли в Местре. Я прямиком направился в трактир Кампана, где всегда можно найти извозчиков. Я зашел в конюшню и сказал, что хочу тотчас же ехать в Тревизо. Владелец двух лошадей, показавшихся мне хорошими, сказал, что доставит меня туда в легкой карете за час с четвертью, я посулил ему пятнадцать ливров и велел запрягать, на что у него ушло всего две минуты. Я предполагал, что отец Бальби стоит у меня за спиной, и обернулся только для того, чтобы сказать ему: «Садимся!» — но его там не было. Я ищу его взглядом, спрашиваю, где он; никто не знает. Я приказал мальчику конюшему поискать его, собираясь пожурить монаха, даже если он пошел по естественной надобности, поскольку в нашем положении следовало повременить и с этим. Его повсюду ищут и не могут найти; он не возвращается; я чувствую себя так, словно Бог отвернулся от меня; думаю, что следует уехать одному, но сердце противится разуму, и я не могу решиться. Я выбегаю на улицу, расспрашиваю прохожих; все говорят, что видели его, но не знают, куда он делся. Я мчусь по главной улице, пробегаю под аркадами, решаю заглянуть в кафе и вижу, что он удобно расположился возле стойки, попивая шоколад и болтая со служанкой. Увидев меня, он говорит: «Садитесь и выпейте шоколаду, все равно вам за него платить». «Не хочу», — отвечаю я, сдержавшись, но в ярости так сильно сжимаю ему руку, что даже восемь часов спустя у него на коже еще оставался темный след от моих пальцев. Он ничего не говорит, видя, как меня трясет от бешенства. Я расплатился, и мы вышли, направляясь к карете, ожидавшей нас у дверей трактира.

Не прошли мы и десяти шагов, как некий Б. То***, неплохой человек, который, однако, по слухам, был осведомителем трибунала, видит меня, подходит и кричит: «Как, вы здесь, сударь? Как я счастлив вас видеть! Вы наверняка сбежали из Пьомби. Радость-то какая! Расскажите, как вам это удалось».

Я беру себя в руки и со смехом отвечаю, что он переоценивает мои возможности: вот уже два дня, как меня выпустили на свободу. Но он твердо заявляет, что это ложь, поскольку накануне он был в таком месте, где бы непременно узнал об этом. Читатель может вообразить себе, что я испытывал в эти минуты: я посчитал, что меня разоблачил человек, которого наняли меня арестовать, и для этого ему достаточно только подмигнуть первому попавшемуся на пути стражнику, а их в Местре полным полно. Я попросил его говорить шепотом и пройти со мной на задний двор трактира. Он пошел туда; вокруг никого не было, и, когда мы приблизились к небольшой канаве, за которой тянулось широкое поле, я взял в правую руку свою пику, а левой потянулся к его воротнику; но он проворно перескочил через канаву и пустился бежать со всех ног в противоположном от Местре направлении, время от времени оборачиваясь и посылая мне воздушные поцелуи, означавшие «счастливого пути, счастливого пути, не беспокойтесь». Наконец он исчез из виду, и я возблагодарил Господа, что осмотрительность этого человека помешала мне совершить преступление, ибо дурных намерений он против меня не питал; однако положение мое было ужасно: я находился в состоянии войны, объявленной совокупным силам Республики, и вел сражение в одиночку. Мне надлежало пожертвовать всем ради предосторожности и предусмотрительности.

Я сунул пику в карман и, мрачный, как человек, только что избежавший смертельной опасности, бросил презрительный взгляд на Бальби, этого труса, который был всему виной, и направился к карете; мы сели в нее и без всяких приключений доехали до Тревизо. Мой спутник, чувствовавший, что виноват, даже не посмел нарушить молчание. Я размышлял о том, как бы мне избавиться от его компании, сулившей одни неприятности.

Я заказал у почтмейстера в Тревизо карету и пару лошадей, чтобы ехать в Конельяно ровно в семнадцать часов; сейчас было пятнадцать с половиной. Я чувствовал, что умираю от истощения, и не отказался бы перехватить на ходу супа; но и четверть часа могли стать для меня роковыми: я все время представлял, как на меня набрасывается отряд стражников и вяжет по рукам и ногам. Мне казалось, что, если меня схватят, я лишусь не только свободы, но и чести. Я направился к воротам Святого Фомы и вышел из города, словно собираясь на прогулку; пройдя милю по проезжей дороге, я свернул с нее, чтобы больше уже на нее не возвращаться; я намеревался выйти за пределы страны, пробираясь среди полей на Фельтре, хотя существовал и более короткий путь через Бассано, — однако те, кто скрывается от преследования, непременно должны искать самый дальний маршрут, поскольку за беглецами всегда гонятся по дорогам, ведущим в близлежащие города, где их и хватают.