История моей жизни

Миролюбов тихонько вводит монашенку, усаживает ее возле дверей, а сам остается стоять перед нею.

Вглядываюсь в ее лицо, и мне становится понятным ее положение. Непомерно большой и высокий живот, кривящиеся губы, сдерживаемые стоны и слезы в больших черных глазах говорят о многом.

- Бега скорее за извозчиком, - дрожащим голосом говорит Миролюбов.

В точности исполняю приказание тенора. Прибегаю обратно и застаю не монашенку, а обыкновенную молодую женщину в сером пальто и в маленькой светлой шляпке. "Вот ловко!" - мелькает у меня в голове.

- Извозчик у ворот! -сообщаю я шопотом.

Миролюбов подает бывшей монашенке руку.

Стою один под звездным небом и прислушиваюсь к торопливо бьющемуся сердцу.

И. НИКОЛАЙ СПЕРАНСКИЙ

Ежедневно бываю у Сперанских. Мать Бори, худенькая маленькая женщина, постоянно ходит с большим животом. Она очень проста в обращении и ко мне относится с большой добротой. С Борисом мы приятели. Мне мучительно хочется посвятить его в великую тайну, но боюсь - ведь я дал клятву. Миролюбов мне не простит, если станет известен его роман с монашенкой. Но я не могу удержаться и только намеками говорю Боре об этом.

- Если бы ты, Боря, знал, что произошло вчера на нашем дворе, вот бы ты удивился!..

- А что?

- Нет, голубчик, этого я никому не могу сказать... Я поклялся до самой смерти хранить тайну.

Боря заинтересован и пристает ко мне, чтобы, я обязательно ему рассказал, тут же клятвенно обещает хранить эту тайну, как я ее храню. Не выдерживаю и под величайшим секретом передаю ему всю историю. Боря поражен.

- Да не может быть! Вот интересно!.. Как же они не побоялись?..

- Значит, не побоялись, - говорю я.

А затем мы переходим на другие темы.

В тот же день к Сперанским приходит в гости Елена Ивановна.

Узнаю впоследствии, что жена Сперанского является дальней родственницей Беляевых и что Елена Ивановна иногда наносит визиты Сперанским.

Елена Ивановна приходит в тот момент, когда мы с Борей собираемся к Вигелевым, где имеется наш третий приятель-Вадька, мальчишка четырнадцати лет, очень способный художник.

- Здравствуй, Леня, - приветствует меня Протопопова таким простым и спокойным тоном, как будто только вчера мы с нею виделись. - Расскажи, расскажи мне, как ты здесь живешь, каковы твои успехи... - продолжает она.

Молчу. Меня ее посещение угнетает, - не знаю, куда девать глаза.

В это время Сперанская зачем-то зовет Борю, и мы остаемся с Еленой Ивановной вдвоем.

- Слушай, Леня, я тебя очень прошу, - понизив голос, обращается она ко мне, - очень прошу... Приходи к нам после всенощной... Обязательно приходи... Я умираю от тоски... Ты мне очень, очень нужен... Придешь? почти шепотом добавляет она.

Я отвечаю кивком головы и ухожу с Борисом.

Появление Елены Ивановны, ее полная фигура, круглое белое лицо и голубые глаза вызывают во мне то самое чувство омерзения и брезгливости, какое я испытывал в ту памятную ночь.

"И зачем она пристает ко мне?.. Такая старая... Ведь ей уже тридцать лет!.. Как не стыдно!.. Я же ей в сыновья гожусь..." Итти туда не думаю. Зачем пойду? Пусть она найдет другого...

Вечером того же дня меня просит жена Сперанского, чтобы я постарался привести старика. Он весь день сидит в трактире и, несмотря на ее записочку, не возвращается домой.

- Он тебя любит и, может, послушается. Пойди, голубчик.

Охотно выполняю поручение. Попадаю на второй этаж саврасенковского трактира в тот момент, когда Сперанский за столом Пазухина поет старинные светские песни.

Посетители, подогретые вином, с умилением в глазах слушают песни. Сперанский поет "Под вечер, осенью ненастной". Пазухин приходит в восторг от такого исполнения всем известной песни. И действительно, Сперанский здесь совсем не так поет, как на клиросе. Он умеет свой огромный голос сжать, сделать гибким и тонким, и каждое слово умеет так преподнести слушателям, что те внимают с притаившимся сердцем, боясь проронить хотя б один звук замечательного голоса.

Когда Сперанский кончает, некоторые пьяницы вытирают слезы.

Ему аплодируют, а один кривоногий посетитель смешно шагает через весь зал, держа в руке бокал, наполненный вином.

- Вот, голубчик, выпей на здоровье... Усладил ты мое сердце... Ввек не забуду.

Подхожу ближе к столику и не знаю, как приступить к Сперанскому. Меня замечает Пазухин. Этот человек способен пить круглые сутки и не быть пьяным.

- А, ты здесь? Очень приятно видеть тебя, почитателя моего таланта.

Сперанский поднимает красные веки и устремляет влажный взгляд на меня.

- Ты что, Алеша?

- Мария Васильевна прислала. Просит вас очень итти домой.

- Тзк-с... Соскучилась... Хорошо, сейчас идем...

- Одну минутку!.. Вы, дорогой Николай Вадимович, должны еще спеть нам про канарейку... Помните, как канарейка на ветке плакала? Вот ее спойте и тогда идите домой, - говорит Пазухин.

Начинаются просьбы со всех сторон, аплодисменты...

Готовится новый номер. Сперанский платком вытирает вспотевшее лицо, расправляет небольшую, с проседью, бородку, встает во весь огромный, тучный свой рост и приступает к исполнению старинной народной песни тихим тонким голосом. В зале наступает тишина.