Хане Ципкес чувствует себя настоящей хозяйкой. Случайные и постоянные ночлежники для нее не ночлежники, а дорогие гости. Она многих знает по имeнам и фамилиям, интересуется судьбой каждого, любит поговорить, и всегда у нее находятся слова участия. Она охотно дает советы и практические указания тем, кто впервые попадает в Ковно и над кем нависает беда.
Хозяйка входит к нам из смежной комнаты и слышит, что речь идет об Александре; она сейчас же вмешивается в разговор.
- Евреи, перестаньте заниматься царями. Ваше неудовольствие их не сгонит с тронов, но вас за излишнюю горячность метут погнать туда, где вы никогда не были. Вот вы, молодой человек, - обращается она ко мне, расскажите нам, что вы делали в крепости и какая там жизнь.
- Жизни никакой - одна сплошная каторга, - отвечаю я.
А затем я говорю подробно о тяжелой работе, о людях, загнанных нуждой. Жалуюсь на свою усталость и на боль в ногах.
Меня слушают с участливым вниманием.
- Хотите, я вам дам совет? У вас руки есть, голова имеется... Ну и довольно... Можно плюнуть на эту большую крепость и найти себе маленькую, но более приличную работу. Об этом я поговорю с вами завтра, а сейчас, обращается она к oстальным, - не будем тратить керосин и ляжем спать. Спокойной ночи.
Хане уходит в свою комнату.
Утром меня будит сама хозяйка. Просыпаюсь и вижу себя на голой скамейке с сумкой вместо подушки. Протираю глаза и убеждаюсь, что я один в этой обширной комнате, где вчера так много было народу.
- Куда они все ушли? - вырывается у меня вопрос.
- Известно куда: искать хлеба... Вас я не стала будить - вы cпали мертвым сном. Что вы теперь будете делать? Может, вы помолитесь и чаю напьетесь?
- Нельзя ли умыться?
- Почему нет?.. В сенях висит рукомойник, и мойтесь себе на здоровье.
Спустя немного я один сижу за длинным столом и пью кипяток с молоком, закусывая вкусным еврейским хлебам. Напротив меня сидит Хане. Она мне сегодня не кажется уже такой старой. Черные волосы, выбившиеся изпод платка, живые темные глаза и отсутствие морщин на лице делают ее довольно молодой женщиной.
- Вы, значит, в крепость сегодня опоздали? - спрашивает Хане.
- Ну, и слава богу, - продолжает она. - крепость - не еврейское дело... Откуда вы родом? - после коротенькой паузы задает она мне вопрос.
Не спеша я рассказываю хозяйке о том, как я жил в Крыму, с какими высокими людьми я встречался, рассказываю о несправедливом отношении ко мне Миши Окунева и заканчиваю воинским призывам и прибытием сюда в Ковно, с многочисленной артелью рабочих.
Выслушав мой рассказ, .Хане с явным любопытством разглядывает меня и спрашивает: - Ну, и чем же все это кончилось?
- Что кончилось? - недоумеваю я.
- Ваш призыв чем кончился?
- Меня освободили...
- Почему?
- Я - единственный сын.
- Таковый же счастливец!.. Вам и думать теперь не о чем... И что я вам еще скажу... Вы - золотой жених... Только я вас еще хочу о чем cпросить: вы, наверно, никакой специальности не знаете...
- Я немного умею работать по слесарной части...
- Что вы говорите? - перебивает меня Хане. - И он себе сидит и молчит... Ведь золото в ваших собственных руках! Вы знаете, что такое слесарь? Это же лучше, чем быть часовых дел мастером.
- Почему? - удивленно спрашиваю я.
- Почему? Потому что у наших ковенских евреев нет часов, но зато кровать, утюг, машинка швейная и всякое другое железо вы найдете в каждом доме... Но о чем долго говорить, - сегодня же я вас устрою к Перельману.
- Это кто?
- Он лучший мастер в нашем городе. И он живет один, но я не знаю, захотите ли вы пойти к нему...
- А что?
У Хане лицо оживляется и глаза загораются черным блеском.
- Скажу вам откровенно, этот Персльман мне почти родственник, его покойная жена была моей двоюродной сестрой. Но дело не в этом, а в том, что Перельмана все оставили и на него сам виленский гоен[ Г о е н -высшее духовное лицо. ] - реб Ицикл - наложил херем[Херем - проклятие. ]...
- За что?
- Вот это я и хочу вам рассказать. С семьей Перельмана произошла страшная история. Четырнадцать лет прожили они - муж и жена - очень дружно, но бездетно, и вдруг счастье: покойная Двойре родила мальчика. Можете себе представить, какая была радость у этих людей!.. У Перельмана тогда была большая и единственная во вcем Ковко слесарная мастерская. Работало у него не меньше пяти человек, и он среди нас считался богачом. Помню, в день обрезания собралось гостей полгорода. Когда мальчик вырос и ему исполнилось двенадцать лет, он удивлял всех своими замечательными способностями. Он знал талмуд не хуже самого раввина. Умел читать и писать не только по-еврейски, но по-польски и даже немножко по-русcки, расавец он был такой, что и рассказать невозможно. Ну, сами можете понять, как его любили родители. Они готовы были двадцать раз в день умереть за него. И однажды Беничке идет себе купаться и домой уже не возвращается - утонул в Немане. Мать не выдержала, сошла с ума и в сумасшедшем доме убилась насмерть, выпрыгнув из окна. С тех пор у Перельмана началась борьба с богом...
- Как с богом?