История моей жизни

- Если я говорю, - поучает меня редактор, - что мне нужна заметка о пожаре за два часа до его возникновения, то я вовсе-не шучу, а хочу этим сказать, что наша газета должна быть впереди всех. Краткость, быстрота, раскрытие тайн жизни, умение в двух строках дать человека, катастрофу, бал-маскарад, утопленника и живую, правдоподобную выдумку - вот все, что я требую от моих сотрудников. Кстати, - добавляет он, - через три дня в клубе приказчиков состоится юбилей писателя Баранцевича. Там будет вся современная литература. Попробуйте дать отчет в шестьдесят строк. Корреспондентский билет можете получить у секретаря.

Я польщен и обрадован. С одной стороны, мне льстит доверие Скроботова, а с другой - мне предстоит очутиться среди настоящих писателей.

Дома делюсь с женой моими мыслями.

- Ты не думай, - говорю я, - что газетный сотрудник не может стать писателем. Вот, например, Антоша Чехонте - работает в "Осколках", в "Будильнике", а его книга "Пестрые рассказы" имеет такой успех, что ничего удивительного не будет, если через пять или десять лет автор этих рассказов станет знаменитым писателем. Теперь возьми, - продолжаю я, - Мопассана, Гейне, Некрасова, - разве они не прошли сквозь газетный омут?.. Мне рассказывал Скроботов, что еще недавно наш известный писатель Мамин-Сибиряк печатал свой роман "Золото" в "Петербургском листке"!.. А такие исторические люди, как Рошфор, Гамбетта, Герцен, не были газетчиками?.. Вот видишь, ничего плохого нет в том, что я работаю в "Петербургском листке".

Мою, как всегда, запальчивую речь Татьяна Алексеевна cлyшaeт внимательно и не без удивления. В ее широко открытых глазах и в сомкнутых углах рта я читаю вопрос: "откуда все это берется?" И сегодня впервые за всю нашу совместную жизнь чувствую, что чуточку поднимаюсь над уровнем вчерашних воззрений.

Накануне юбилея Бараицевича мы с женой читаем вслух его "Сарматские рассказы". Жена находит книжку завтрашнего юбиляра полезной: в ней, в этой книге, слышатся зовы к свободе, к лучшей жизни...

А мне рассказы Баранцевича не нравятся. Бледные, вымученные мысли и полная бескрасочность в описаниях людей и природы. Но я знаю из напечатанных уже заметок, что юбиляр рос и жил в бедности и посейчас служит на конке раздает кондукторам билеты для пассажиров.

Последнее обстоятельство заставляет меня проникнуться уважением к "честному писателю - борцу из народа", по выражению Южакова из "Русского богатства".

Из обширной раздевальни вхожу в первую комнату клуба. У входа за небольшим столом сидит пожилая женщина, а перед нею разграфленный лист бумаги, чернильница и перо.

Женщина предлагает расписаться.

Беру ручку, наклоняюсь над бумагой и читаю последнюю фамилию Мамин-Сибиряк.

У меня от волнения дрожит рука.

Осматриваюсь. Народу много. Люди солидные, седобородые, лысые, длинноволосые и неважно одетые. Многие в очках. Не последнее место занимает здесь и молодежь. Узнаю студентов по мундирам и курсисток по коротко остриженным волосам.

Вхожу в большой, хорошо освещенный зал. В ожидании юбиляра публика шаркает ногами по скользкому паркету.

Растерянность и смущенность заставляют меня прислониться к белой стене зала. Чувствую себя затерянным и одиноким в этой оживленной толпе незнакомых мне людей. Меня заранее пугает мысль, смогу ли я написать о юбилее, если никого не знаю.,

- Вы от какой газеты?

Предо мною Лесман. Его черная подстриженная бородка и гладко причесанная на косой пробор голова имеют праздничный, лакированный вид.

Отвечаю, что пришел сюда от "Петербургского листка".

- Вы, значит, совсем обосновались там? Ну, и хорошо делаете, - не дождавшись ответа, продолжает Лесман. - Я тоже скоро покину "Новости". С нашим Маркизом невозможно работать...

- Господин Лесман, у меня к вам просьба... Я здесь никого не знаю...

- С удовольствием, - перебивает меня Лесман. - Я всех знаю. Вы видите вон того старика с зеленоватой бородой? Он не очень большого роста и одет в черный парадный сюртук. Вы видите, как все почтительно ему кланяются? А знаете, кто он?

- Нет, - тихо шепчу я.

- Ну, так знайте и запомните. Этот старик стоит во главе современной народнической литературы. Фамилия его Михайловский, а зовут Николай Константинович. Запишите... И еще заметьте для себя лично: если бы не этот старик, то никакого юбилея не было бы, и Баранцевича знали бы только его жена и дети...

Лесман умолкает. В зале движение. Собравшиеся выстраиваются в каре. Кто-то раскрывает обе половинки белых дверей, и раздается сухой треск аплодисментов.

В дверях показывается небольшая группа людей. Впереди робко и не совсем твердо выступает толстенький человек в длинном черном сюртуке с большой лысиной и реденькой бородкой. Его ведет под руки высокий, сухой мужчина с маленькой головкой и сморщенным личиком.

Позади шествует полная женщина в пестром платье и несколько юношей и девиц.

Рукоплескания усиливаются и, подобно ливню, с шумом и треском разливаются по всему залу.

Юбиляр останавливается и склоняет голову, подставляя восторженной буре свою желтую лысину.

Лесман наклоняется ко мне и нашептывает: