История моей жизни

- Сейчас здесь уже на что-то похоже, - говорит он шопотом и тонкой длиннопалой ладонью проводит по черным гладким волосам. - Еще недавно, продолжает он, - редакция ютилась под лестницей, небольшой темной каморке, где раньше проявляли домашние фотографии. Но "Биржевые ведомости" принадлежат некоему Пропперу, человеку еще мало известному, но очень ловкому. Газета имела право выходить в свет только два раза в неделю небольшим форматом. А сейчас она имеет разрешение выходить ежедневно по программе больших газет.

Измайлов на минутку останавливается, сухими пальцами оправляет очки и продолжает все тем же шепотком:

- Недавно сюда приехал из Австрии племянник Проппера - некто Бонди, тоже очень ловкий человек. Сейчас они хлопочут о разрешении им маленькой газетки под тем же названием, нечто вроде приложения к большой. И кроме того, хотят издавать вечернюю "Биржевку".

Из-под черных усов Измайлова хитро улыбаются сочные красные губы.

- Я недавно видел газету, но там никаких рассказов не заметил. Зачем же они меня приглашают? - спрашиваю я.

- Вот потому-то и приглашают, что в скором будущем им понадобится большой и разнообразный состав сотрудников. Я верю, - продолжает Измайлов, в звезду Проппера. На днях он был принят самим Витте...

Возвращается Иноземцев, и наша беседа обрывается.

Не проходит и полгода, как все, сказанное мне когда-то Измайловым, сбывается с необычайной точностью и быстротой.

"Биржевые ведомости" занимают видное место среди периодической прессы Петербурга. Маленькие "Биржевые ведомости" распространяются по всей России подобно заразе. Небольшая цена и лже-либеральный тон привлекают внимание мещанских слоев населения, и подписка растет с каждым месяцем.

Главным сотрудником провинциальной "Биржевки" является писатель Линев, подписывающий свои ежедневные статейки псевдонимом Далин. Цензура относится к писаниям Далина довольно благосклонно, хотя сногсшибательные заглавия, вроде "Куда мы идем?", "Когда же наконец?", и т. п., могут возбудить умы мещан - любителей "запретных" мыслей.

Два моих рассказа - "Смертная казнь" и "Мишкасвистун" напечатаны в "Биржевых ведомостях". Дела мои поправляются. Изредка заглядываю в "Живописное обозрение" к Шеллеру-Михайлову. Старик со мною ласков и внимателен. Советует мне написать большой роман о бедняках.

Совсем иначе к моей литературной деятельности относится Василий Евдокимович. Он находит, что в наше время каждый честный писатель, вышедший из народа, обязан посвятить все свои творческие силы рабочему классу.

- Сейчас, - говорит он, - когда м у нас в России рабочее движение начинает принимать реальные формы, вы, писатели, своими произведениями должны освещать дорогу, ведущую к освобождению трудовых масс.

Мне нравится все, о чем и как говорит Василий Евдокимович.

Особенно приятно волнует обращение ко мне старого рабочего как к писателю. И слушая его, я испытываю чувство какой-то ответственности. Но в то же время я бессилен бороться с цензурой, не пропускающей ни одного рассказа, ни одного очерка из жизни рабочих.

Вот и сегодня по этому поводу происходит горячая беседа.

Брат жены, Николай Алексеевич, приводит с собой двух товарищей с Орудийного завода - Лямина Петра и Федора Белесова. А немного спустя приходит и сам Василий Евдокимович.

На столе появляется новый самовар. Он приобретен вчера на деньги "Биржевых ведомостей". Об этом гостям сообщает Татьяна Алексеевна.

- Тогда я от чая отказываюсь, - шутя заявляет Лямин, молодой человек с вьющимися темными волосами и с чисто выбритым лицом. Если бы не синяя косоворотка и широкие ладони, покрытые свежими мозолями, его скорее можно бы принять, за артиста, художника, но отнюдь не за рабочего.

- Почему? - сердито спрашиваю я, немного задетый неуместной, как мне кажется, шуткой.

- И я бы то же самое сказал, - вмешивается Василий Евдокимович. - Что такое "Биржевые ведомости"? - продолжает он. - Дрянная газета, обслуживающая дураков из господствующего класса. Вот уж где сидят мошенники слова и разбойники пера!..

Василий Евдокимович возвышает голос и по привычке надавливает кулаком на стол.

- Когда мы, строители жизни, хотим достать плохонький типографский станок, чтобы путем живого слова разбудить спящее сознание наших юварищей, то мы всей громадой напрягаем силы, молим о помощи, взываем к сочувствующим интеллигентам и не можем добыть столь необходимого нам станка. А вот какому-то Пропперу удается в полгода построить свою собственную типографию и разбрасывать по всей стране ядовитую ложь, отравляющую и без того отравленных патриотов самодержавной власти и множество других гадов, угодническими спинами подпирающих царский трон.... Но чорт с ними, с этими гадами... Гораздо страшнее то; что этой газеткой питается и наш брат-рабочий...

- Простите, Василий Евдокимович... Убежден, что моими рассказами, напечатанными в этой газете, я никого не отравляю...

Мое замечание вызывает некоторое смущение.

- Н-да, это действительно... - тихо роняет Белесов, широкоплечий, грудастый и круглоголовый человек, необычайно сильный и застенчивый.