История моей жизни

Я застываю на месте и надолго запоминаю мельчайшие подробности происшедшего.

Но когда к месту катастрофы сбегаются люди и начинает расти сумятица, мне становится страшно, и я бросаюсь в бегство.

Бегу без передышки, бегу изо всей мочи, а страх кричит во мне:

"Скорей удирай, да подальше!"

Живу в тумане и плохо сознаю, что вокруг меня делается.

Понимаю, что совершил ужасное преступление, хотя сделал я это помимо воли. Вышло все не нарочно.

Но ведь этого не докажешь... И теперь я убежден, что все взрослое население города против меня.

Через плотину вбегаю в рощу, забираюсь в самую густоту и здесь прячусь от преследования.

Нисколько не сомневаюсь, что, если поймают, изобьют до смерти, и я поминутно останавливаюсь, напрягаю зрение и слух, но ничего угрожающего не улавливаю. Над рощей спокойно горит солнечный день, весело почмокивают птицы, и сквозь бледнозеленую, едва распустившуюся листву поблескивают зеркальные осколки далекой реки.

Тишина и безлюдье понемногу уменьшают кипящую во мне бурю, и я постепенно привожу в порядок свои мыслишки.

"Я же не знал, что мячик выскочит у меня и попадет куда не надо!.. рассуждаю я. - А директор сам виноват: зачем он меня выгнал из института? Что я ему худого сделал?.. Пусть он теперь почешет ухо... Так ему и надо!" Найдя для себя оправдание, я окончательно успокаиваюсь. Сердце перестает метаться, и я чувствую себя смелей.

Не спеша, выбираюсь из рощи. Выхожу к реке и... вижу Мотеле! Он бежит через плотину. В руке у него что-то белое.

Черные фалды развеваются, а сам в мою сторону и не смотрит.

Тогда запускаю в рот два пальца и тонким резким свистом режу голубую даль.

Мотеле останавливается, поворачивает свои пейсы, вглядывается, узнает и мчится ко мне.

- Я догадался, что ты сюда убежал!.. Вот тебе большой кусок белой булки... Это твоя доля. Свою я уже съел... - задыхаясь от бега, говорит Мотеле.

- Где ты взял?

- Купил.

- А деньги?

Мотеле опускает голову и, видимо, смущаясь, рассказывает мне о том, как он тоже испугался, хотел было бежать, но подумал, что его поймают, и остался на месте.

А когда "старого пана" унесли в дом, а толпа разошлась, он стал искать мячик, нашел и продал одному богатому мальчику за десять грошей.

- Я знал, что ты очень голоден, - оправдываясь, добавляет Мотеле.

- Неужели на руках унесли? - спрашиваю я, занятый мыслью о директоре.

- Да... Ему, наверно, очень больно...

- Что же теперь будет? - допытываюсь я и в то же время набиваю рот свежим хлебом.

- Мне кажется, что ничего не будет.

- Почему ничего?

- Потому что никто не знает, кто бросил мячик... Там говорили, что кто-то кинул камнем... Ну, теперь я, - заканчивает Мотеле, - пойду в школу, а то мне достанется от учителя. А ты к вечерней молитве придешь в синагогу и будешь там спать.

Мне не хочется оставаться одному, но приходится отпустить друга. Служка синагоги Меер знает меня и хорошо относится ко мне.

На скамье, где я сплю, лежит березовое полено.

Это он, служка, положил, чтобы я воспользовался им для изголовья.

Меер очень беден, а большая семья навалилась на него так, что ссутулила ему спину в дугу, и когда служка ходит, всем кажется, что он чего-то ищет, до того низко согнуто его туловище.

Меня он любит за то, что я помогаю ему в работе.

Во время утренней уборки вытираю пыль с амвона, выношу плевательницу с окурками, а иногда и пол подметаю.

На третий день после случившегося со мною несчастья Меер поздно вечером заходит в синагогу и подзывает меня:

- Ну, Шимеле, должен тебя опечалить: больше здесь находиться тебе нельзя...

- Почему? - тихо спрашиваю я и сразу ослабеваю...

- Потому что ты сделал пана Барского глухим на всю жизнь. Весь город знает, что это дело рук еврея. Губернатор вызвал самого Скомаровского... И что же, ты думал, наш миллионер?..

Он сказал, что ты евреям не нужен, и что он, как член управы, распорядится отправить тебя через полицию в колонию для малолетних преступников...

Сообщение Меера вызывает во мне лихорадку. Слова "полиция" и "малолетние преступники" до того пугают меня, что я готов немедленно бежать, несмотря на поздний час.

- Дядя, я сейчас уйду... Разрешите, прошу вас...

- Куда ты пойдешь ночью?..

- Я совсей уйду... Прошу вас... Не выдавайте... Я - сирота...

Служка еще ниже сгибает и без того изломанную спину, и его чернобородое лицо приходится вровень с моим лицом. И я вижу по его искривленным губам, как он страдает от жалости ко мне.

- Не будь глупым мальчиком и ложись спать. Рано утром я тебя разбужу. Ты переоденешься и уйдешь.

При слове "переоденешься" в моем воображении проносится картина из "Разбойников": на мне широкополая шляпа, маска, черный плащ, и шпага на боку.

- Во что я переоденусь?

Меер улыбается.

- Во что? В целый костюм... Случилось, дитя мое, такое дело: у резника Гаркави вчера умер сын - восьмилетний мальчик... Умер от каких-то белых прыщиков в горле... И мать покойного мальчика отдала мне его одежду и велела сжечь... Ну, как ты думаешь, стану я сжигать хорошие вещи?.. Конечно, нет!.. Вчера же я их продал, потому что у меня все дети - девочки, а один костюмчик, как раз на твой рост, остался...