История моей жизни

Верчусь по ближайшим улицам, присматриваюсь к взрослым, прислушиваюсь, хочу понять смысл случившегося, но ничего не выходит: люди потеряли голос, и если говорят, то до того тихо, что до меня редко какое слово долетит. Зато по выражению лиц догадываюсь, что все очень встревожены и чего-то боятся.

По всему видно, что евреи больше всех заинтересованы событием. Они собираются кучками, торопливо перебрасываются коротенькими фразами, размахивают руками и пугливо озираются по сторонам.

- Аи, бросьте... Не будет Александра второго - станет царствовать Александр третий, четвертый, пятый... Что у них - мало Александров?..

Это говорит молодой смуглолицый еврей, одетый не по-одесски: в длинный сюртук до пят и высокие русские сапоги. Вдоль сухих щек, обрамленных мелкокудрой бородкой, висят черные винтообразные пейсы. Молодого человека окружают несколько пожилых евреев, слушающих его с большим вниманием.

- А я думаю, что все кончится тем, что мы окажемся виноватыми, - тихо говорит старый еврей с широкой седой бородой.

- В чем вы видите причину такого исхода? - задает вопрос молодой с пейсами.

- Когда дело касается евреев, причины отсутствуют.

Я только одно знаю: всякая ихняя неприятность кончается одним и тем же: "бей жидов!"

- Ша, говорите тише, пожалуйста...

- Позвольте, - начинает молодой, - в телеграмме стоит, что бомбу под царя бросил студент Рысаков. А Рысаков - не еврейская фамилия...

В это Время на другой стороне проспекта показывается небольшая группа конных жандармов, и беседующие торопливо расходятся.

Бегу домой, чтобы рассказать все, что знаю. А знаю я много: воображение работает безостановочно и, фантазируя, рисует картину за картиной. И, как всегда, начинаю верить в то, что сам выдумываю.

По дороге ныряю- в подвал Тарасевичей - хочу и с ними поделиться интересными новостями.

- Слыхали?.. Царь убит!,. - весело и звонко кричу я с порога.

Но здесь уже знaют. Мать Пети очень взволнована, поминутно крестится, охает, причитает и никак не может успокоиться. Сам Тарасевич - единственный грамотный в доме- пошел читать телеграммы, расклеенные по всему городу.

- Господи Иисусе, что же это будет? Освободителя и вдруг убивают... И как они могли это сделать? - причитает петина мама и недоуменно разводит руками.

- Очень - просто, - объясняю я. - Прокрался в спальню Рысаков... студент такой, и как шваркнет под кровать бомбу... Тут и царь и подушки сразу разлетелись в куски... и сам дворец раскололся пополам...

- Брехня!-вдруг раздается голос Тарасовича.Царь ехал в карете, а не в кровати...

Вижу его длинные висящие усы, насмешливый взгляд карих очей, мне становится стыдно. Петя тащит меня "к себе", но я решительно отказываюсь и лечу домой.

Здесь уж я не стесняюсь и фантазирую, сколько мне хочется.

Бершадские и Сони слушают меня с широко раскрытыми глазами.

- Царь по главной улице ехал в золотой карете. Вдруг из-за угла выбегает студент такой... Рысаков... и бросает бомбу... Раздается гром... И карета и царь разлетаются на мелкие кусочки...

- Слава богу, что не еврей это сделал, - вставляет хозяйка.

- Это ничего не значит, - твердо заявляю я. - Нас все равно бить будут...

- Откуда ты это знаешь?

- Раввин говорил.

- Какой раввин?

- Молодой, с черной бородкой... Его слушали старики и качали головами... Он говорил, что так всегда бывает: как бьют царя, так сейчас же начинают громить евреев...

- Ой, мне дурно делается... Ведь это может случиться...

Этль ломает руки, она в отчаянии, а мне ничуть не страшно, и я доволен, что мне удалось крепко заинтересовать взрослых.

10. УХОД

Все ждут чего-то, а ничего не случается. Евреев никто не думает бить, и все идет по-старому. Ежедневно ношу записочки от Сони и ежедневно таскаю корзину с базара.

Но проходит еще недели две, и Одесса снова возвращается к убитому царю. Оказывается, что среди лиц, напавших на царя, имеется одна еврейка - Геся Гельфман. И как только об этом становится известно, неприязненное отношение к евреям усиливается.

Всюду говорят o предстоящем погроме. Захожу к Тарасовичам.

Петя радуется моему приходу, тащит к себе и сообщает просто и деловито:

- Скоро ваших бить будут.

- За что?

- За то, что они Христа распнули и царя убили...

Заглядываю в голубые глаза Пети и не нахожу в них никаких признаков злобы или ненависти.

Домой возвращаюсь растеряиным: не могу себе представить погрома. А главное, не знаю, когда это происходит - днем или ночью. Если ночью, то должно быть очень страшно.

Но в нашей собственной маленькой жизни в эти тревожные дни происходит такое непредвиденное событие, что мысли о погроме отходят в сторону.

Отчетливо помню весеннее утро, когда без посторонней помощи просыпаюсь и не вижу на обычном месте Сони.

"Ого, я проспал!" - мелькает у меня в голове, и первым делом бросаюсь ставить самовар.

- Соня, что ты валяешься!.. - падает из спальни голос мадам Бершадской. - Ты забыла, что надо ехать за товаром?..

- Она уже уехала! - кричу я.

И снова тишина. А спустя немного я уже слышу свистящий храп хозяйки.