История моей жизни

- И что же? - допытывается кокарда.

- Известно что... Перерезал острым осколком жилу и навеки искалечил хорошего господина...

- Кто ваш хозяин?

- Известно кто... Амбатьелло - вот кто...

Происходит движение. Хорошо знакомое всему городу имя перекатывается из уст в уста. Больше всех волнуются евреи. Мой заостренный слух улавливает не только отдельные слова и фразы, но и характерную напевность еврейской речи.

- Вы слышите? Самого Амбатьелло...

- Чей этот мальчик, не знаете?..

- Не плохое дело сработал он... Попортить такого миллионера... Чтоб ему бог за это здоровья дал...

Человек с кокардой резонно замечает:

- Если так, то, конечно, следует мальчугана передать полиции. Там произведут следствие...

- Известно дело... Чего ради народ собирать... Гайда к приставу!..

Гришка хватает меня за руку и намеревается снова тащить, но я неожиданно для самого себя крутым движением вырываю руку и голосом, полным отчаяния, бросаю в толпу:

- Разве я виноват, если случилось со мной во время погрома? Их молодой хозяин стоял на улице и приказывал им, своим булочникам, разгромить бедных вдов и сирот. И они грабили, - указываю я на трех булочников, стоящих тут же, в белых от мучной пыли передниках, с обнаженными выше локтей руками и в опорках на босу ногу.

- Если мальчик говорит правду, то мы все должны сейчас пойти и потребовать от начальства задержать погромщиков...

Эту коротенькую речь произносит молодой человек в соломенной шляпе, в легком светлом костюме и с золотыми очками на носу.

Вокруг меня теснее смыкается толпа. Раздаются трели полицейского свистка, и в людскую гущу врезывается городовой.

От имени одесского градоначальника расклеены извещения о том, что всем евреям, пострадавшим от погрома, предоставляется право подавать заявления о понесенных убытках. Листки делают свое дело, и все учреждения градоначальника уже завалены прошениями. А Преображенский участок, куда я вхожу в сопровождении булочников, городового и случайных свидетелей, переполнен через край.

Попадаем в человеческую мешанину, говорливую, шумную и нервную.

Несмотря на то, что по широкому каменному коридору снуют городовые и часто показывается из кабинета пристава усатый околоточный с грозящим окриком "тише!",-евреи не перестают шуметь и ведут себя так решительно и смело, что я, попав сюда впервые, перестаю бояться, и даже такое страшное слово, как "арестантская", печатными буквами написанное мелом на одной из дверей, меня не особенно пугает.

На некоторое время я забываю о моем собственном положении и, заинтересованный до крайности, слежу за игрою возбужденных лиц, заглядываю в горящие протестом глаза и запоминаю энергичные жесты и неподвижные фигуры бунтующих людей.

Десятками голосов гудит здесь беднота, пострадавшая от погрома. Каждому хочется доказать, что он потерпел больше другого.

Русская речь то и дело переплетается с еврейской. Прислушиваюсь к бурному потоку голосов обиженных и улавливаю особенно крепкие слова, задорно смелые выражения и напитанные скорбным юмором язвительные поговорки.

- Любили погромничать - любите и ответ держать!..- кричит среднего роста человек с широким губастым ррм, наполненным редко расставленными желтыми зубами...

- Вы думаете, начальство на самом деле хочет нам помочь? - задaeт вопрос длинный и тощий еврей в коротеньких брючках и сам же отвечает, размашисто жестикулируя обеими руками: - Нет, их заставляют это делать студенческие беспорядки и заграничные газеты...

Слушатели вполне соглашаются с оратором и утвердительно кивают головами.

- Э, погодите немного, - продолжает длинноногий. - Усмирят студентов, и нас наградят новым погромом...

- А как же иначе, - слышится женский голос, - ежели еврей - что тесто: его бьют, а он подымается...

- Слушайте, мы отсюда не уйдем, пока...

- Тише! - раздается окрик околоточного, и в широко раскрытой двери кабинета появляется высокий пристав, одетый в новую офицерскую форму.

Сухое лицо с тонкими бачками, золотые эполеты, выпуклая грудь и застывший взгляд широко раскрытых серых глаз заставляют толпу притихнуть.

- Все подавшие заявления должны немедленно разойтись по домам и ждать, когда их вызовут, -отчеканивает пристав. - Вы слышите?!. - громко добавляет он и соединяет у переносья свои темные густые брови.

Толпа шарахается к выходу. Хочу воспользоваться удобным случаем и тоже увильнуть отсюда, но молодой человек в соломенной шляпе, выступавший на площади неожиданно делает шаг по направлению к приставу, смело откидывает назад голову и на чисто русском языке обращается к полицейскому офицеру:

- Разрешите мне на основании сегодняшнего постановления градоначальства сделать устное заявление...

При первых звуках этого голоса евреи останавливаются на полпути и в наступившей тишине с глубоким вниманием прислушиваются к каждому слову. А человек в соломенной шляпе длинными тонкими пальцами поправляет золотое пенсне на продолговатом с горбинкой носу и продолжает:

- Здесь находятся непосредственные участники погрома... Согласно постановлению вы должны их задержать и...