История моей жизни

- Кто вы такой? - резко перебивает пристав. - Ваша фамилия?.. Чем занимаетесь?..

Узнав, что имеет дело с частным поверенным, пристав приходит в ярость. Стучит об пол ногой, обутой в лакированный ботфорт, и уже не говорит, а стреляет словами:

- Устраивать сейчас по желанию частных поверенных трибунал я не стану, но могу вам кое-что показать...

Он круто, по-военному, оборачивается к кабинету и делает пригласительный жест рукой.

- Пожалуйте сюда, Николай Христофорович...

В дверном просвете показывается Амбатьелло с перевязанной рукой.

- Вот этого господина, - обращается пристав к евреям, - искалечили не русские люди, а смиренные сыны Израиля... Этим делом займется суд, а пока требую немедленно освободить помещение!.. А не то... - с внезапным бешенством заканчивает пристав и угрожающе запускает руку в глубокий карман синих брюк.

Этого жеста вполне достаточно, чтобы у выхода поднялась паническая давка, а когда выходная дверь захлопывается за последним посетителем, начальник участка, усмехнувшись, вытаскивает из кармана серебряный портсигар и вежливо предлагает Амбатьелло папиросу. Тот благодарит, закуриваeт и на прощанье протягивает левую руку.

Мы остаемся втроем: пристав, городовой и я.

- Веди его сюда, - коротко приказывает пристав и первым входит в кабинет.

Робко переступаю порог и сталкиваюсь с холодным, жутким взглядом убитого Александра второго. Царь висит на стене во весь рост в широкой золотой раме.

Начальник участка садится за письменный стол, наклоняет коротко остриженную голову над чистым листом бумаги и намеревается писать.

- Ближе, сюда, - тихо говорит он, опуская перо в чернильницу.

Городовой кулаком подталкивает меня, и я подхожу к столу.

- Как звать? Родина? Где паспорт?..

На все эти вопросы я отвечаю дрожащим голосом и не свожу глаз с грушеобразной, ежиком подстриженной головы пристава.

В кабинете тихо. Брюхатый околоточный сидит напротив за своим столиком и что-то вписывает в большую книгу, блики солнца горят на сапогах и бакенбардах Александра второго.

- Откуда родом? - все тем же спокойным и приятным голосом переспрашивает пристав.

- Не знаю, - шепотом отвечаю я.

- Что?.. Не знаешь?!.. Тараненко, слышишь?.. Непомнящего изображает...

Околоточный с шумом отодвигает стул, подходит и внимательно вглядывается в меня.

- Э, тай я же его знаю! - весело говорит толстяк. - Вин у Бершадских зазывалыщжом жил!..

- Ах, чертово семя! - добродушно перебивает пристав. - Такой маленький, а уже Ивана Непомнящего разыграть хочет... Была ведь у тебя метрика?

- Была.

- Откуда ее получил?

- Из Свенцян...

- Свенцяны, говоришь... Гм, где это?.. Дай-ка маршрутную, - приказывает он околоточному.

Пристав раскрывает большую книгу, водит указательным пальцем по строкам и повторяет про себя: "Свенцяны, Свенцяны..."

Обстановка самая мирная и ничего худого не предвещает. Во мне крепнет уверенность, что меня отпустят.

- Правильно, есть такой город, - низким, густым голосом не говорит, а воркует пристав. - Значит, ты родился в Свенцянах Виленокой губернии? Ну, вот... А то - не знаю... Так не годится, братец ты мой. Человек без родины, что свинья без корыта... Дас... Запомни это, милый мой...

Пристав припадает грудью к столу и принимается писать. В комнате солнечно и тихо. Слышно, как жужжит муха на оконном стекле и как царапает бумагу беглое перо начальника.

Хочу попросить подобревшего пристава, чтобы он разрешил мне уйти отсюда, но я никак не могу найти удобного момента и все чего-то жду. Наконец я улавливаю улыбку на сухом треугольном лице полицейского офицера и осмеливаюсь:

- Ваше благородие...

Мой голос среди безмолвия раздается особенно звонко и четко.

- Ну? - не поднимая головы, роняет пристав.

- Отпустите меня, пожалуйста... Больше не буду... Ей-богу не буду... Меня в аптеку послали... У моего хозяина от пороха глаза лопнули...

Начальник откидывается на спинку чресла, закуривает папиросу, со вкусом затягивается и густыми струями выпускает дым из ноздрей.

- То есть как это лопнули? -с доброй улыбкой спрашивает офицер ласковым голосом.

Начинаю понемногу осваиваться. А спустя немного мой голос рассыпается по всему кабинету. Меня слушают внимательно, с заметным любопытством, и все улыбаются. У городового улыбка приводит в движение густые коричневые усы, у околоточного расплывается по круглому полному лицу, а у начальника живою ниточкой извивается на тонких губах.

- Каков мальчик, а?

Пристав лукаво подмигивает, околоточному и встает из-за стола. Потом выходит на середину комнаты, потягивается, зевает и, собираясь уходить, отдает последние распоряжения:

- Проходное свидетельство передашь начальнику местной команды. Отправишь его завтра первым маршрутом в пересыльную тюрьму... Паек на месте...

Мне становится страшно: слова пристава гасят вспыхнувшую во мне надежду и бросают меня в черную бездну неведомого. В глазах, темных от слез, меркнет солнечный день. До боли ощущаю удар, нанесенный моей маленькой неустойчивой жизни, и навсегда запоминаю одесского пристава, его сухое, тонкогубое, чисто выбритое лицо с узенькими бачками вдоль впалых щек.

3. НА РОДИНЕ