Даже ухитрился купить избенку. После таких скитаний, какие выпали на нашу долю, иметь свой угол стало нашей заветной мечтой. Но и здесь приобрести избенку нам удалось только благодаря стечению обстоятельств. Жил в этой избенке машинист льнозавода с женой. Вселился он в нее без согласия хозяина, тогда такое было возможно. Весной он решил уехать в свою деревню, она была в трех километрах, там была усадьба, можно было выращивать овощи. Так вот мы с ним и договорились, что он из избушки, а я — в избушку. Конечно, я имел в виду платить хозяину квартирную плату, но знал, что хозяин, некто Олеша Панкратин, по доброму согласию меня в избушку не пустит: они не любили меня за прошлое.
Тогда их старший сын, кандидат партии, был председателем колхоза, но любил попьянствовать, и я его часто и крепко критиковал за это на собраниях. Они так тогда боялись этого, что если по какому-нибудь случаю затевали домашнюю семейную пирушку, то забирали все угощенья, водку, пиво и закуску и шли пировать к кому-нибудь из соседей в другой конец деревни, чтобы я, живший рядом с ними, не знал об их пирушке. Вполне понятно, что они не хотели и теперь иметь такого неудобного соседа.
Но я все же упомянутым путем вселился. Тогда хозяева, чтобы избавиться от нас, решили продать избенку на слом. Как-то утром мы еще спим и слышим, что кто то колотит в стены, а потом идет в избу незнакомый молодой мужик. Позвольте, говорит, слазить в подполье, я эту избу покупаю, так надо посмотреть. Я спросил, за сколько? За 125 рублей, говорит. Вижу, цена невысока, равна примерно двум пудам муки, ее могли бы постепенно выплатить и мы. Пока он лазил в подполье, я послал Ольгу к хозяевам спросить, не продадут ли они избушку нам, и велел ей давать 150 рублей, хотя у нас не было и рубля.
Нам отказали, но с того мужика стали рядить нашу цену. У него в наличии оказалось тоже только 20 рублей, он дал этот задаток и ушел. Хозяева с этими деньгами тут же в сельсовет — надо было какие-то платежи внести, а мужик вскоре вернулся, стал от покупки отказываться и требовать деньги обратно. Вот тогда хозяева пришли сами к нам и предложили купить избу, прося сейчас дать только 20 рублей. Я написал записку и послал Ольгу к директору, но его не оказалось, записку прочитал бухгалтер, который был, между прочим, тестем младшего сына хозяина избушки. Он тут же, не говоря ни слова, подал Ольге два червонца, не подозревая, что деньги-то нужны его же родне.
Так мы и стали хозяевами этой избушки и почувствовали себя в ней уютнее: теперь уж нас не могли из нее выгнать. Оставалась забота, как рассчитаться с хозяевами. С тем мужиком они договаривались рассчитаться полностью в двухнедельный срок. Нам за такое время денег взять было негде, но ведь с нами и уговора не было. Когда хозяева узнали, что мы беспокоимся об уплате, то против ожиданий сказали, что беспокоиться не нужно, вот будет шитье, так заработаете.
Так и вышло, заработали, еще с них пришлось дополучить. И вообще с той поры стали дружными соседями.
Но вот настало лето. Портновской работы, особенно с началом сенокоса, не стало. Не было и никакой другой работы, которой можно было бы прокормиться. Мы опять стали видеть хлеб не каждый день. Предлагали мы свои услуги колхозу, но председатель Путилов, успевший невзлюбить меня за то, что я написал в газету о его пьянстве, предложил нам, если хотим, работать за поденную плату по 1 рублю 50 копеек в день. А на эти деньги можно было купить полкило хлеба, да и то еще где его найти. Поэтому я занимался тем, что ходил в лес драть лыко, плел из них корзинки, лапти, ступни[489]
и на них выменивали «мяконькие». Если в какой день нам удавалось поесть хлеба досыта, мы были счастливы. Но это случалось не часто.Весной нам удалось собрать пуда три картошки. Мы вскопали участок лужка, посадили ее и теперь с нетерпением ждали урожая.
Желания наши были более чем скромны: только бы во все времена года иметь работу, обеспечивающую нас куском хлеба. Правда, иногда мечтали о покупке козы, хотелось иметь хоть немного молока. Но это было для нас утопией, мы не могли бы даже держать кошку: ей ведь нужно молоко или хотя бы мясной суп.
С наступлением зимы работа появилась, но всю зиму она была с большими перебоями, поэтому сделать какие-нибудь запасы на предстоящее лето не было возможности. Пришлось, несмотря на наличие своего угла, подумывать об эвакуации из Леденгска. Опять надо было решать все тот же вопрос: куда ехать?
Освещаться в долгие зимние вечера пришлось лучиной, керосина в кооперативе не было всю зиму. Потолок в избе был низко, поэтому дым лучины ел глаза. Но это бы еще ничего. Нас больше беспокоили потребности желудка. Если керосин кой-как можно было заменить лучиной, то хлеб опилками нельзя.
Наблюдения. Отъезд из Леденгска