История моей жизни. Записки пойменного жителя (сборник)

Ольгу было жаль еще и потому, что детство ее было, пожалуй, еще более безрадостное, чем мое. Отец умер, когда она была еще подростком. Их было 6 сестер, старшие уже взрослые, но, несмотря на это, их мать взяла приемка — соседнего мужика, пьяницу. Все ее дочери волком выли, когда она пошла регистрироваться со своим избранником, а он их успокаивал: «Не ревите, девки, я вас не заставлю тяжелую работу работать, вы у меня будете ходить в полусапожках да пестряках (ситцевых сарафанах)». А когда вступил в права домохозяина, так и лаптей-то никогда не припасал. Были такие случаи. Встал он однажды утром в сенокос, собрался и ушел, не сказавшись куда. Что делать? Если идти на работу не по его распоряжению, будет взбучка, а не идти — и хуже того. И такие вещи он проделывал часто. На этот раз решили пойти косить на болото. Около полудня явился туда и он и, конечно, обрушился на них с матерной руганью, обзывая сволочами, бл…ми и т. п., а потом приказал им по болоту ползти на коленях. На болоте было полно воды, местами по колено, а пришлось ползти. Впереди ползла мать, а следом за ней гуськом ее дочери, и все навзрыд рыдали. Тут же на болоте было много соседей, но заступиться никто не смел, только женщины-соседки, смотря на такое издевательство, от жалости плакали.

А то раз Ольгу и еще одну из сестер заставил тоже ползти на коленях от своего дома до колодца, едва не через всю деревню, а было по колено грязи. И это только за то, что он увидел, как они на игрище плясали.

Часто он запирал муку и по несколько дней не давал печь хлеба, а сам это время кормился у матери, которая жила в этой же деревне. Все это было уже при советской власти, но они по своей неразвитости не обращались куда следует, а просто девки, которые повзрослее, разъехались кто куда. Ольга тоже ушла из дому к соседу, который приходился братом этому извергу, но был не похож на него, не пьяница и смирный. Но держал он ее, конечно, из выгоды, как даровую работницу, почти ничего ей не платил.

Потом из соседнего сельсовета посватался жених. Она было не хотела идти за него, но мать отлупцевала ее клещей[492] и выдала. Пожила она с любым[493] полгода и убежала, оставив даже свое скудное барахлишко. В свою деревню она, опасаясь матери, не пошла, а пришла в деревню Ларинскую к своей тетке, а та привела ее к нам на Юрино.

А я оказался таким подлецом, что исковеркал ее жизнь и жизнь своей жены. Если бы я не был таким животным, мне следовало бы, продержав ее до весны, до пароходов, дать ей на дорогу деньги и отправить. И она, может быть, счастливо устроилась бы, и моя семья не была разбита. Но что пользы в этом позднем раскаянии?

В ноябре — декабре 33-го года несколько мужиков Леденгского сельсовета ездили на Украину, смотреть места для переселения. Вернувшись, они очень расхвалили тамошнюю жизнь. Там, мол, всего много, колхозники получают на трудодень от 8 до 18 кило хлеба и много других продуктов, в рабочей силе большая нужда, поэтому в колхозы принимают нарасхват. Хат свободных и с садами сколько хочешь, потому что де прошлый год там был сильный голод, некоторые села вымерли наполовину и теперь освободившиеся хаты предоставляются переселенцам[494].

Верить тому, что на Украине было такое бедствие, не хотелось, но они называли села и говорили, на сколько процентов каждое вымерло. Передавали разговоры с украинскими колхозниками о том, как хоронили в общие могилы десятками человек. По их рассказам, это получилось потому, что местные работники увлеклись встречными планами[495], навязывая их в непосильном размере, рассчитывая на то, что у колхозников есть припрятанные старые запасы, а такие запасы оказались далеко не у всех.