История моей жизни. Записки пойменного жителя (сборник)

В Вологду она была послана в совпартшколу[501]. Перед нашим приездом она учебу окончила, жила при муже, тоже только что окончившем эту школу, где она его и подцепила. Муж работал в горкоме, а она была на последнем месяце беременности. Это последнее обстоятельство меня удивило, я думал, что она при своем образе жизни утратила способность беременеть. Муж у нее был парень очень деловой, толковый и очень скромный. Когда я наблюдал за ним, мне показалось, что с женщинами он новичок и Павла, воспользовавшись его неопытностью, женила его на себе. И еще мне показалось, что брак их не будет долговечен.

Приняли они нас очень приветливо, несмотря на то, что комнатка у них была маленькая, они не давали нам почувствовать, что мы их стесняем. Наоборот, если они видели, что мы стесняемся, старались убедить нас, что мы ничуть им не мешаем. Ночевали мы у них ночей 5 или 6. Поиски места для Ольги успехом не увенчались. Правда, в совхозах или пригородных хозяйствах работу было получить можно, были общежития, но с ребенком в общежитие не пускали. Ездил в Сокол[502], на бумажную фабрику, был и на других предприятиях, но везде дело упиралось в жилище. Конечно, будь бы где-нибудь среди администрации знакомые, дело без труда уладилось бы, но вот их-то у нас и недоставало. Моя беда еще и в том, что идти просить работу или квартиру мне бывает так же тяжело и стыдно, как если бы я просил о куске хлеба. И чем мое положение становилось безвыходнее, чем больше я себя чувствовал пришибленным, тем больше робел. В какую-нибудь контору, тем более в кабинет директора я заходил с таким чувством, как будто меня там могут уличить в чем-то позорном. Но робость эта у меня сохранялась только до тех пор, пока я не перешел Рубикон, пока не обратился с вопросом к облеченному властью. И если он отвечал грубо или вовсе не хотел разговаривать, тут уж я всегда старался не остаться в долгу. Но это мне даром не проходило, в таких случаях я сильно волновался. А вот когда мне приходилось идти и просить не за себя лично, не за свою семью, а за других или для общественного дела, тогда у меня состояние становилось совсем другим, тогда я хоть к самому черту могу идти совершенно спокойно и с поднятой головой.

Итак, дело с местом для Ольги не вышло. Весь оптимизм мой — к черту, оказывается, нигде никто нас не ждет. Когда читаешь газеты, то кажется, что стоит только куда-нибудь приехать и заявить о желании работать, как тут же для тебя все условия. А вот приедешь — смотришь, никто в тебе не нуждается и нет для тебя нигде угла, в котором можно было бы хоть как-нибудь ютиться. Настроение создается очень паршивое, чувствуешь себя никому не нужным, бездомным, начинаешь с вожделением поглядывать на самые захудалые домишки на окраине, на чердаки, подвалы и даже дровяные сараи, думая: если бы я хоть тут имел право обитать. Встречая на улице хорошо одетых, сытых, раскрашенных «совбарынь», начинаешь злиться, хочется бросить что-нибудь оскорбительное, чтобы отравить ее самодовольство. Или смотришь, идет какой-нибудь калека, но одет вполне прилично — значит, имеет какой-то заработок, имеет и квартиру, чувствует себя в этом городе как дома. И начинает разбивать зависть, думаешь: неужели, черт возьми, я хуже всякого калеки, неужели я не способен выполнять хоть какую-нибудь работу, которая давала бы мне средства для существования, пусть самого скромного?

В надежде, что Рыбина, может быть, еще в Архангельске (с 1930 года я об ней сведений не имел), я решил Ольгу с Толькой отправить туда. В крайнем случае, если ее там не окажется, Ольга как женщина с ребенком, как слабое существо, скорее, быть может, встретит сочувствие, и ей скорее могут оказать помощь в устройстве. Даже если придется просить милостыню, то все же от голода они, может быть, не погибнут. Но когда я стал раскладывать в разные места наше барахло, я прочел на ее лице отчаяние, от душивших ее слез она не могла произнести ни одного слова. Я не выдержал, понял, что не могу отправить ее на произвол случая, прекратил раскладывать вещи и снова упаковал все вместе.

Решил ехать в Ярославль с нею. Но к Федьке я с нею являться не был намерен, а предполагал поместиться где-нибудь на время, ну хотя бы в Доме крестьянина[503]! А там Федька, поскольку он все же человек с положением и, надо полагать, имеет знакомства среди влиятельных лиц, может быть, сумеет посодействовать устроиться или мне на какую-нибудь работу с комнатой, или Ольге куда-нибудь уборщицей тоже с комнатой.

Словом, опять забрезжила надежда. Со мной почти всегда так бывало: пока куда-нибудь собираюсь, пока мысленно строю планы, все представляется простым и осуществимым.

У сына. Конфликт [504]