История моей жизни. Записки пойменного жителя (сборник)

Хлеба у нас было всегда в достатке. Междуреченцам были не страшны ни засухи, ни обильные дожди. Голода мы тоже никогда не знали. Доходили до поймы слухи, что где-то на юге России, в Поволжье, в иные годы были засухи, влекущие за собой неурожаи, что в южных местах России люди нередко даже умирали с голоду. В пойме такого явления никогда не было. Она находилась на такой широте земли, где солнце греет слабее, чем на юге России, где из-за удалённости от неё морей и океанов никогда не было обилия дождей. Пойма представляла собой ровную низменность, и она в своём роде была уникальной для всего русского северо-запада. Природные условия той низменности исключали действие на нее засух. Там грунтовые воды находились близко от поверхности земли, и в любой засушливый год влаги хватало для всех растений. Но вместе с тем в ней не было и переувлажнения почвы. Вода в деревенских колодцах в большинстве мест была не глубже полутора-двух саженей от поверхности земли, вследствие чего действие засух на урожаи хлеба и всех растений было исключено. Если и бывали засухи на территории русского северо-запада, то пойму они всегда обходили.

Всего в нескольких верстах от западных окраин деревень поймы располагались, по-местному, «горские» деревни. Их полям в иные засушливые годы влаги не хватало, и там хлеба засыхали на корню прежде, чем созревало зерно. Из-за этого жители «горских» деревень в некоторые годы терпели малохлебие. Люди же поймы без своего собственного хлеба никогда не жили.

Рожь в междуречье сеяли в редкий год, поэтому многие крестьяне часто ездили в «горские» деревни, чтобы обменять пшеничное зерно на ржаное. Нагрузят, бывало, междуреченские мужики мешки с пшеничным зерном на подводы и поедут лошадьми в «горские» деревни, — уж там за пшеницу завсегда получишь хорошего ржаного зерна. Мужики же «горских» деревень и сами часто сами приезжали в пойму с возами ржи, чтобы обменять её на междуреченскую пшеницу. Она ценилась дороже ржи: за мешок пшеницы нередко давали полтора мешка ржи. Пшеница в пойме была хлебной царицей. Из пшеничной муки пекли пироги, булки, караваи.

Мельниц в пойме почти не было. Водяных мельниц не строили из-за поемности земли весенней водой, а ветряные были редки, да и те маломощные. Поэтому молоть зерно на муку поймичам приходилось на мельницах в «горских» селах и деревнях. По осени и в начале зимы к тем мельницам мукомольных подвод съезжалось так много, что часто случались заторы на помол зерна. Отправляясь на мельницы, междуреченские мужики всегда брали с собой харчи: для себя и для лошадей. Просидит, бывало, мужик двое суток, дожидаясь своей мукомольной очереди, все свои харчи и съест, и лошадь его всё сено и овёс умнёт, а очереди до помола давай жди еще сутки. Приходилось иной раз и мужику, и его лошади куковать на мельнице без еды. Не зря об этом мужики говорили: «Едешь в дорогу на сутки — харчей бери на неделю».

Пойменские мужики норовили ездить на мельницы один раз в году, всё больше — осенью. Мельничные подводы навьючивали зерном так, что иной раз лошадям было не под силу ввозить их в гору. Тогда мужики впрягались в возы сами или помогали лошадям сбоку. Весёлой была картинка, когда подводы лошадей съезжали с речного парома. Царапаясь о песчаную гору, лошади храпели, изо всех сил упирались ногами в землю, намокали от пота как загнанные. А рядом, пристегнувшись верёвкой к оглоблям подводы, растопыря по сторонам руки, словно приготовясь к прыжку с вышки и боясь разбиться, по-обезьяньи сгорбясь и так же, как лошадь, упираясь изо всех сил ногами в землю, мужик помогал своей лошади втащить в гору воз зерна или муки.

Привезённого с мельницы воза муки семье хватало на всю зиму, на целый год. Два раза в году ездили на мельницы только большесемейные крестьяне. За помол платили мукой и деньгами. Во время коллективизации всех мельников в «горских» деревнях раскулачили, но их убогие кустарные мельницы продолжали молоть зерно на муку до самого исчезновения поймы.

Вкусен был прежний ржаной хлеб, особенно испечённый на большом капустном листе на поду русской печи. Подовые караваи бабы пекли разной величины. Сверху те караваи были похожи на шляпы огромных серых грибов. На нижней части подовых караваев отпечатывались все прожилки капустного листа и, перевернутый низом кверху, тот хлебный каравай казался похожим на круглый лист отчеканенной пожухлой меди. Хлеб был пышный, податливый, упругий и ноздреватый. Надавишь на него рукой посильнее, и он сплющивался; отпустишь от него руку — опять становился таким как прежде. Хлеб тот «дышал» от одного к нему прикосновения. Когда от ржаного каравая отрезали ломоть, аромат распространялся по всей избе. Деревенская ребятня постоянно бегала по улицам с кусками ржаного хлеба, посыпанного бузунной[535] солью.