История молодой девушки

При этих словах на глаза Олании навернулись слезы, и много раз она порывалась ответить сопернице и умерить ее гнев. Но великая боль не дала ей этого сделать: когда человек очень расстроен, чувства не дают ему говорить, хотя воля его к этому и побуждает. Но у него перехватывает дух, он не может высказать всего, что ему бы хотелось, и все эти страдания завершаются слезами. В таком состоянии оказалась и печальная девица, почувствовавшая себя полностью чуждой всем и всему.

Донанфер, которому присутствие Зиселии не позволяло проявить жалость к Олании, также тяжело перенес эту разлуку и был готов последовать за девицей, если бы Авалор не удержал его. И поскольку горе и великую боль нельзя скрыть, лицо Олании преобразилось и озарилось красотой скорее небесной, чем земной, словно для того, чтобы еще больше смутить Донанфера и разжечь его любовь. А он еще не терял надежды когда-нибудь с ней увидеться. И тут в душе Донанфера родилось чувство великой неприязни к Зиселии, и сам с собою он порешил, что со временем отыщет Оланию, которая покидала замок с тоской о том, что там оставляла, и тревогой о том, что ей было суждено обрести.

Глава XXII О том, как Авалор покинул дом побежденного рыцаря и, присев отдохнуть у источника, услышал доносившийся из глубины голос Аримы, и о печали, вызванной ее словами

После того как Авалор передал замок во власть девице, он еще задержался там на несколько дней по ее просьбе и утешал залечивавшего свои раны рыцаря в его печали, а о том, что была она велика, можно судить по тому, что в иные дни сомневались, что он выживет, – такую власть имеет над нами кручина! Когда же он стал выздоравливать, Авалор решил идти своим путем навстречу своей судьбе, до сих пор не очень благоприятной, и с разрешения хозяев покинул замок.

Отъехав от него на расстояние двух дней пути, он оказался среди прохладных тенистых рощ и струившихся потоков. Однажды он сидел на берегу источника, погрузившись в созерцание его вод, и вдруг увидел женское лицо, так походившие на лицо Аримы, что на глазах у него выступили слезы. Большую часть этого дня он провел в рыданиях, теряясь в догадках, что бы могло значить это видение, казавшееся ему великим чудом. И вот, смущенный видением, он перебирал в уме события своего прошлого и от этого становился все более печальным и хотел только знать, когда же это все кончится, и вдруг услышал исходивший из речных глубин голос, похожий на женский:

– Я не знаю, чего ты здесь ищешь, Авалор.

– Я ищу того, чего судьба так давно меня лишила. Но я заклинаю тебя тем, что больше всего тебе дорого в мире: не таи от меня, кто ты, говорящая со мной. Ведь с тех пор как я тебя услышал, я все более утверждаюсь в своих догадках. Если ты Арима, не отрицай этого.

Сказав это, он снова попытался заглянуть туда, где ему почудился ее лик, и, не увидев его, сел на землю, и потоки слез хлынули из его глаз. Он так рыдал, что было невыносимо это слышать, и приговаривал:

– Горе тебе, бедный и несчастный Авалор, такая беда обрушилась на тебя, что все, чего тебе больше всего хотелось, осталось незавершенным, а то, что могло тебе дать отдохновение, стало для тебя источником самой горькой печали. Как же вы, сеньора Арима, отказали мне в возможности вас увидеть, если больше всего на свете я жажду видеть именно вас! Но если я этим вас оскорбляю, то отдаю себя всецело в ваши руки: явите на мне свой гнев и не допустите, сеньора, чтобы столько тайных страданий окончилось столь бесславно. Ошибки любви достойны прощения. И если я заслуживаю вашей мести, то вся моя жизнь в вашей воле и вы можете приказать мне все, что захотите. Явите милость, покажитесь тому, кто живет лишь надеждой увидеть вас, и не прячьтесь от того, кто служит вам верой и правдой.

– Ты зря утруждаешь себя, – отвечала она, – ибо увидеть меня сможешь лишь в своем воображении; и поскольку ты не увидишь меня никогда либо увидишь слишком поздно, то здесь я тебе об этом и говорю, так как мне будет тяжко тебя потерять.

Авалор был настолько поражен этими словами, что не смог ничего ответить. И, ощутив таившуюся в них боль, стал столь печален, что упал и долго молча лежал на земле; едва же придя в себя, решил немедленно покинуть это место, ставшее для него тягостным.

Мой отец говорил, что когда ему рассказывали об Авалоре, его охватывало такое чувство горечи, словно он сам проходил через эти испытания, ибо в них заключались настолько новые для него чувства, что их нельзя было не принять близко к сердцу. И только тот, у кого оно превратилось в камень, мог, услышав о них, не расплакаться. Он говорил, что даже рассказ о страданиях Авалора часто заставлял его плакать (такую боль ощущал он при словах о чужом несчастье). Но я поведаю вам, что случилось потом, и вы увидите, что печали словно идут навстречу тому, кто к ним расположен.