Но каким бы ни было его удивление от созерцания столь необычайной награды, как бы ни был он растроган, все эти чувства удвоились по силе, когда Кастаньетт снова услышал барабанную дробь и увидел, как вперед выходит полковник.
А полковник между тем провозгласил громовым голосом:
— Во имя Республики и в знак благодарности за заслуги перед Отечеством лейтенант Кастаньетт отныне становится капитаном нашего полка!
Услышав приказ о своем назначении, наш герой побледнел и задрожал, как девчонка, впервые пришедшая на исповедь. Ему пришлось спешиться. Это был самый прекрасный день в его жизни.
VI
ЧУМА В ЯФФЕ
И вот теперь мы обнаруживаем нашего смельчака Кастаньетта в лазарете Яффы. Чума несет с собой чудовищное, невиданное опустошение; армию так и сметает ее бурным потоком; кажется, что чума воюет на стороне турков и мечтает отомстить за них. Там, где оказались бессильными ядра и шрапнель, торжествует чума. Невидимый враг стучится во все двери, наступает со всех сторон. Тягостным зрелищем был тогда расположенный в Яффе лазарет, и требовалось немало мужества, чтобы решиться хотя бы заглянуть туда…
Тем не менее Бонапарт в сопровождении боевых генералов Бессьера и Бертье, своего распорядителя кредитов Дора и главного врача Деженетта не только решился на это, но и не испугался беседы с теми, кто страдал больше других, мало того, он прикасался к их ужасным ранам, чтобы подбодрить несчастных и внушить им веру в выздоровление.
Среди больных он заметил Кастаньетта и сразу же подошел к нему.
— Ах, это ты, бедный мой герой! Что же, всякий раз, как я зайду в какой бы то ни было лазарет, я найду тебя там?
— Ей-богу, мой генерал, теперь-то мне кажется, что дело дрянь, что на этом будет поставлена точка. Но до чего же грустно, оставив на полях сражений чуть ли не все свои конечности, подыхать на больничной койке, словно презренный буржуа!
— Деженетт, — обратился Бонапарт к главному врачу, стоявшему подле него, — сделайте все, понимаете, абсолютно все, чтобы спасти этого человека. Это один из самых храбрых моих офицеров, и я очень им дорожу. Понимаете? Надо сделать все возможное и невозможное!
И, пожав руку невыносимо страдавшему от чумы Кастаньетту, генерал двинулся дальше.
Час спустя Деженетт вернулся к бравому вояке, которого и узнать-то теперь было трудно, так он был измучен болезнью, и сказал ему:
— Не могу и не хочу скрывать от вас, дорогой, что жить вам осталось всего лишь несколько мгновений… Но все-таки есть один-единственный шанс спасти вас, и это операция, которой, честно вам скажу, мне еще никогда не доводилось делать и которая заставила бы отступить самого бесстрашного…
— Что за операция?
— Замена желудка!
— Только-то? Приступайте, доктор, с этим мерзавцем я так намучился, что рад от него отделаться!
— Вы еще шутите! — вздохнул Деженетт, подозвал своих ассистентов и взялся за инструменты.
Кастаньетт даже не пошевелился. Первый сделанный скальпелем надрез он встретил веселым насвистыванием: конечно же это была мелодия «Марсельезы». Часом позже дело было сделано: у храбреца появился новый — двойной кожаный — желудок, и он был спасен!
VII
ВОЗВРАЩЕНИЕ БОНАПАРТА ВО ФРАНЦИЮ
Во время морского перехода наш славный Кастаньетт не раз нашел случай возблагодарить Провидение за все, что с ним случилось.
«Да уж, мне неслыханно повезло! — думал он, глядя, как страдают от качки его спутники. — Просто неслыханно! Как я мучился от морской болезни во время предыдущего плавания! А теперь благодаря моему новому двойному кожаному желудку остаюсь свеженьким как огурчик! Если бы все, кто путешествует морем, знали, до чего удобно и приятно иметь такой желудок, они непременно обзаводились бы им, прежде чем пуститься в плавание…»
9 октября (17 вандемьера VIII года) флотилия, направлявшаяся во Францию, встала на рейд во Фрежюсе. Опасное плавание среди вражеских судов продолжалось ровно сорок один день. 16 октября, после триумфальных приемов, устроенных в честь его генерала последовательно в Эксе, Авиньоне, Балансе и Лионе, где все происходило особенно бурно и торжественно, Кастаньетт прибыл в Париж. В каждом из городов, где делали привал и принимали восторги толпы, сияющее лицо нашего капитана вызывало всеобщее восхищение, и Бертье, начальник штаба триумфатора, не раз испытывал жгучую зависть и ревность по отношению к своему подчиненному, которого встречали такими сумасшедшими овациями.