Итак, Бонапарт прибыл в Париж. Столичный гарнизон, да и сами парижане встретили его с энтузиазмом, правительство — более чем холодно, даже враждебно. Бонапарт сделал вид, что удалился от дел, как уже было после взятия Тулона и заключения Кампоформийского мирного договора. Он встречался лишь с учеными и некоторыми особоприближенными, преданными ему душой и телом людьми, среди которых в первых рядах находился, естественно, наш друг капитан Кастаньетт.
Бедняга решил всего себя отдать в распоряжение того, кого уже заранее считал будущим властелином мира. Ни одна жертва не показалась бы ему чрезмерной, если бы она понадобилась для восшествия на престол его героя. И он оказывал свои неоценимые услуги с такой скромностью, почти в тайне, что казалось, будто он в долгу перед тем, кто на самом деле чуть ли не всем обязан ему. Но он был небогат, наш храбрец. Один за другим продал он все жемчуга, вставленные в его челюсти в Египте, все они были заменены фальшивыми. Потом настал черед и драгоценных камней, украшавших его серебряное лицо. Вырученные за них деньги, разумеется, шли в помощь будущему императору. А когда тот спрашивал, откуда у отважного капитана такие средства, Кастаньетт отделывался какими-то россказнями про поддержку семьи, хотя на самом деле это он содержал свою семью благодаря строжайшей экономии личных расходов. Таким образом Кастаньетт принимал участие в построении огромного здания будущей Империи, внося туда и свою золотую песчинку.
18 брюмера, когда Мюрат, стоявший во главе гренадеров, захватил зал заседаний Совета пятисот, Кастаньетт присутствовал при операции и, закрывая своим телом Бонапарта, получил в живот такой сильный удар кинжалом, что кинжал этот сломался. Вечером, ложась спать, наш герой обнаружил обломки лезвия в своем камзоле.
Сначала сгоряча Кастаньетт не почувствовал ни малейшего недомогания: ну, чуть-чуть не хватало воздуха, но кто с таким считается? Но постепенно нехватка воздуха становилась все более и более заметной, дыхание героя стало свистящим, мало того, ему казалось, будто холод проникает в его тело. Оказалось, что у несчастного здоровенная течь в желудке.
Другой потерял бы голову от подобного открытия, другой, но не Кастаньетт — ему ли было терять голову от такой малости? Он взял платок, заткнул им дыру, чтобы помешать дальнейшей утечке воздуха, и отправился к знакомому сапожнику, тачавшему сапоги для его друзей, выбрал в его мастерской кусок шевро цвета бедра испуганной нимфы, особо модного в ту эпоху, и залатал рану. Как он благословлял Деженетта, испытав огромное облегчение после столь несложной операции! Он был исцелен, теперь он абсолютно здоров! Только много позже, с наступлением старости, самочувствие его стало иногда ухудшаться, да и то лишь в те часы, когда приближалась гроза.
Прошло несколько месяцев, и только тогда Бонапарт, ставший к тому времени первым консулом, узнал о жертвах, которые принес ради его возвышения Кастаньетт, догадался, насколько этот человек предан ему лично — предан настолько, что это едва не стоило ему жизни.
— Почему, мой храбрец, ты никогда ни о чем не просил меня? — попытался выяснить Бонапарт. — Все вокруг, проявляя преданность, требуют за это немедленной и дорогой платы, один ты проливаешь ради меня кровь и истощаешь свои скудные средства, ничего не прося взамен…
— Понимаете, мой генерал, вы ведь для меня — настоящее божество, и я отлично понимаю, что культ божества требует жертв и расходов. Кроме того, одно только пожатие вашей руки делает меня более счастливым, чем любые награды, чины и титулы. И потом, представьте себе, мой генерал, какой из меня получился бы полковник! Можете ли вы вообразить во главе полка человека с деревяшками вместо ног и маской вместо лица?
— Что же, получается, мне и пообещать-то тебе нечего?
— О нет, вам есть, что пообещать, мой генерал! И, выполняя это обещание, вы сделаете меня уже совершенно счастливым. Пообещайте никогда не исключать меня из рядов действующей армии, каким бы бессильным и беспомощным на вид я ни казался. Пообещайте бедному капитану Кастаньетту возможность умереть за вас на поле боя. Снимите с меня эполеты, если я больше не смогу командовать солдатами, но разрешите мне повсюду следовать за вами — не во дворцах, разумеется, которые скоро станут для вас привычным местом жительства, а на полях сражений, где я всегда смогу, надеюсь, на что-то сгодиться, пусть даже только для того, чтобы получить в грудь пулю, коей в другом случае суждено было бы избавить вас навеки от более проворного и более полезного вашего слуги, чем несчастный Кастаньетт!
Бонапарт был очень взволнован. Покидая нашего друга, он думал о том, существует ли на свете что-либо невозможное для человека, под командованием которого служат такие герои.
VIII
ОТ МАРЕНГО ДО ФРИДЛАНДА