История Ногайской Орды

Таким образом, амбиции ногайского предводителя постепенно возрастали — от «брата и друга» к «государю». То же касалось и придворного церемониала. В своей ставке бий предлагал принимать русских послов с теми же официальными процедурами, с какими принимали ногайских в Москве: в частности, не обнажать головы при аудиенциях у великого князя, так как москвичи, присланные «в Наган», на приеме у бия остаются в шапках. Посольский приказ готовил своих эмиссаров к возможной встрече у ногаев с возрожденными золотоордынскими дворцовыми ритуалами и строго запрещал выполнять их (см., например: Посольские 1995, с. 111, 159 и др.). То, что было уместным в старину в Сарае или в XVI в. в Бахчисарае, казалось русским недопустимым и унизительным для себя в Саранчуке. Между тем летнее кочевое стойбище и зимняя резиденция бия в самом деле стали понемногу приобретать черты ханского двора. Там появился придворный персонал — кара-дуван, теку-дуван, писцы и др.

Еще одним показателем нового видения своего ранга ногайскими предводителями были попытки требования от Москвы ордынского «выхода» и тех выплат, что были обещаны Мухаммед-Гирею I и калге Бахадур-Гирею во время крымского нашествия на Москву 1521 г. На протяжении 1534–1537 гг. Саид-Ахмед неоднократно требовал себе таких же платежей, какие «всем царям казну даешь», причем в девятикратном, т. е. традиционно ордынском, исчислении. Образцы указывались ясно: сто тысяч алтын «взимка», которые Москва когда-то собирала в качестве ордынского выхода, а также шестьдесят тысяч алтын, якобы выплачивавшихся Василием III Мухаммед-Гирею I, который «тобя ежегод воевал» (Посольские 1995, с. 94, 127, 130, 164, 165).

Основанием для требований дани ногайская сторона считала свою победу над крымским ханом в 1523 г. и, стало быть, переход к ней его финансовых прерогатив: «От колких лет после царя которые куны Давал еси ему, тех забыл еси. И Бог тот (Крымский. — В.Т.) Юрт нам дал» (Посольские 1995, с. 131). Для вящей убедительности приводились ссылки на московскую древность: «Дед твои Калита Иван двунадцати (золотоордынским. — В.Т.) чиновьникам ис калиты денги горьстью емлючю, посылал. И опосле того дяде нашему Темирю князю сорок тысяч алтын денег давывали. А нашим толды отцем еще Юрт ся не достал. А ныне, слава Богу, тот Юрт у нас»[161] — выходит, нам и платите (Посольские 1995, с. 156).

Распределение дани тоже предлагалось по прецеденту: то, что шло «Магмет Кирею царю», предназначалось Саид-Ахмеду, а то, что полагалось крымским бекам, — ногайским «карачеям» (Посольские 1995, с 127). В соответствии с распределением компетенции мирз на примирительном съезде эта схема детально расписывалась: «Ты что царю давал, то мне (бию. — В.Т.) дай; а что Багатырь салтану (калге Бахадур-Гирею. — В.Т.) давал, то Ших Мамаю дай; а что князю (беклербеку. — В.Т.) давал, то Кошуму дай; а хоти к тобе посол Мамаев не пошел, и ты б ему Нурадинову пошлину таки послал; а Юсуфу в головах таки пошлину пошли» (Посольские 1995, с. 93, 200). Долю калги требовал в своих обращениях Шейх-Мамай (Посольские 1995, с. 201).

Реакция Москвы на эти претензии, неслыханные доселе от ногаев, колебалась от мягких увещеваний («Государь наш дружбы не выкупает, кто ему дружбу учинит, и он того своими поминки не оставит») до резкого отказа («Ни из начала такое дело не бывало — которое царю (крымскому хану. — В.Т.) посылаем, таковы бы нам к тебе поминки посылати, а иным мырзам калгины, а иным мырзам иных царевичев поминки… И тобе было так писать непригоже — чюжих поминков просити»). А иногда русские негодовали, отбросив политес: «И ты, князь, положи на своем разуме: пригоже ли так пишешь?!» (Посольские 1995, с. 168, 214). В Сарайчуке обижались, намекали на давний поход Эдиге к Москве, выговаривали русским послам («никто… мне так не смеетца, как государь твои») (Посольские 1995, с. 130, 148), но настаивать до конца не решались. Перспектива конфликта с сильной Россией не прельщала мирз.

Крымский хан Сахиб-Гирей, ненавидевший и боявшийся ногаев, тем более никогда не признал бы за ними статус ханства. Для Порты же все ногайские бии и мирзы были на одно лицо, и султану был безразличен конкретный ранг мангытского бия — одного из многих биев Дешт-и Кипчака. О реакции на решения курултая других правителей — казахских, казанских, среднеазиатских — ничего не известно.