История Ногайской Орды

Тогда ногаи решили действовать самостоятельно. Летом 1549 г. конница Юнуса обступила волжскую столицу. Мирза потребовал для себя беклербекского поста и принятия на ханствование Шах-Али, «чтобы Москве и Казани [и] мангитом заодин быти и Крым воевати!», на что получил ответ: «Нам… умерети, [а] от крымцов не отстати». Горожане не открыли крепостные ворота и дали пушечный залп со стен. В пальбе и вылазках прошло восемь дней. Ничего не добившись, Юнус ушел в степь (Посольские 1995, с. 304, 320, 321, 324, 325).

Вновь начались переговоры с Москвой насчет совместных действий. Г.И. Перетяткович предположил, что казанцы, напуганные угрозой вражеской коалиции, спешно замирились с Юсуфом (Перетяткович 1877, с. 189). В это верится с трудом, потому что главная причина разногласий — отказ в предоставлении мангытского бекства сыну бия — не была устранена. Впрочем, может быть, главе Ногайской Орды в самом деле пообещали выполнить наконец это и другие обязательства, данные в 1546 г. Сафа-Гиреем. Осенью 1549 г. Юсуф убеждал царя: «Яз тебя с Казанью помирю и оброчные пошлины велю давати». Видимо, какие-то выплаты ему были гарантированы казанцами; но если это и так, то на их слово он не полагался и добавлял: «Не по-хотят с тобою миру, и на лето ты поди оттоле, а яз пойду отселе» (Посольские 1995, с. 319). Однако так и не «пошел отселе». В 1550 г. Иван IV вновь двинулся на Казань — и опять неудачно: половодье вынудило его отступить (см.: Худяков 1991, с. 119, 120).

Неудача двух кампаний заставила московское правительство пересмотреть стратегию по отношению к Казани. С весны 1551 г. началась планомерная экспансия. Присоединение поволжских земель, переманивание местной нетатарской знати, строительство крепостей сопровождались периодическими военными экспедициями к стольному городу.

Увидев, как основательно и активно Россия начала продвижение на восток, ногаи тоже оживились. Уже в мае 1551 г. Юнус сообщил царю о намерении снова направиться в поход за своими законными прерогативами и выпытывал у адресата срок русского выступления, чтобы ударить синхронно (ИКС, д. 4, л. 17, 17 об.). Тогда же он вместе с братом Али предложил Ивану IV очередной план. Московский царь должен «блиско Казани городы поставити да в жнитву воевати»; когда русское войско дойдет до Камы, послать своего представителя и одного из казанских князей, живущих в России, к ногаям, чтобы те не откочевывали от Камы, своей обычной летовки, на юг в зимние кочевья; Юнус и Али пошлют свою рать, которую Иван Васильевич переправит на Лаишевом перевозе через Каму на заранее заготовленных им пятидесяти-шестидесяти судах; другая часть ногайской конницы самостоятельно форсирует реку выше, на Чаллыевом перевозе; в таком случае, писали мирзы, мы «поломаем и выжжем» Арскую даругу, а русские пусть сделают то же с даругами Окречской, Ногайской и Якийской (ИКС, д; 4, л. 47–48).

Но мирзы не спешили реально помогать царю: слишком явным стало его намерение подчинить себе Юрт. Обеспокоенные широкими завоевательными приготовлениями царя и рейдами Шах-Али но казанским владениям, ногайские власти предпочли уговаривать Ивана IV смирить военный пыл. Юсуф вновь обратился к нему с предложением своего посредничества в замирении с Казанью — пусть, мол, там правит Шах-Али, а бий обеспечит исправные платежи казанцев России (НКС, д. 4, л. 75, 76, 76 об.).

В планы царя тоже входило водворение в ханском дворце касимовской марионетки, но теперь он мало обращал внимания на мнение ногайской верхушки. Его воеводы быстро и бесцеремонно утверждались в Поволжье, и поначалу мирзы были вынуждены мириться с неожиданной ситуацией. «Хотя ты и возьмешь Казань, мне с тобою добро говорити… А се время хотенье твое то, что ближнево своево недруга Казань тебе одолети — чтоб милосердный Бог тебе дал», — писал в октябре 1551 г. Юнус, признавая приоритет царских интересов в Казани (НКС, д. 4, л. 77).

Как раз в это время с Иваном IV начинает активно ссылаться Исмаил. В противовес нейтральным и все более холодным отношениям его родичей с Москвой он заявил о своей твердой решимости воевать с татарами по царскому повеленью да еще просил одобрить брак его сына с племянницей Шах-Али, дочерью покойного казанского хана Джан-Али (это-де «Белому царю и Шигалею царю в дружбу и в братство пригодитца») (НКС, д. 4, л. 12, 37 об., 54 об., 58).