История Ногайской Орды

Русские публицисты в 1560-х годах домыслили содержание султанской грамоты и ответа на нее мирз, когда составляли «Сказание о царстве Казанском». Султан якобы обратился к «началным и болшим» мирзам: «О силныя нагаи многия, станите, мене послушав, соединитеся с казанцы во едино сердце в поможение на Казань на московскаго царя и великого князя, а паче же за веру нашу древнюю и великую, яко близ его живуща… Зело бо востает на веру нашу и хощет до конца потребите ю». Ногаи же будто бы отвечали, что московский царь снабжает Ногайскую Орду великой «потребою», и ссориться с ним мирзам невыгодно, и более того: «Не срам бо есть нам покоритися ему и служите» (Сказание 1959, с. 98, 99), Эта немыслимая в ту пору готовность к подчинению царю (притом что в Москве не знали о деталях переговоров) не позволяет признать версию ногайско-турецкой переписки в «Сказании» истинной. Ни дерзкий ответ султану, ни преклонение перед царем были невозможны в ногайской державе начала 1550-х годов.

Столь же сомнительной кажется идея коалиции. Многие историки видят в миссии Сулеймана I инициативу сколачивания единого антирусского фронта мусульманских государств (см., например: Бурдей 1953, с. 12; Османская 1984, с. 178; Очерки 1955а, с. 360; Шмидт 1964, с. 544, 545), причем В.М. Жирмунский безосновательно относит первую попытку создания коалиции еще к 1549 г., а Г.С. Сабирзянов приписывает эту инициативу Юсуфу (Жирмунский 1974, с. 458; Сабирзянов 1995, с. 94).

На самом же деле, во-первых, османское правительство весьма слабо представляло себе ситуацию в Диком поле, чтобы вести даже такую примитивную игру по сближению татарских Юртов и ногаев путем пропаганды их религиозной общности. В жестоких многолетних противоречиях между различными ветвями Джучидов и «Эдигу уругу мангытами» ислам никогда не занимал сколько-нибудь существенного места. К тому же ссылки на интересы веры, на борьбу против христиан были обычны для переписки султанского двора с мусульманскими правителями в XVI в. (Фодор 1996, с. 25, 26), служили своеобразным дипломатическим и идеологическим клише для обоснования всей внешней политики Стамбула и никакой специфической направленности против Руси не имели.

Во-вторых, Порта не склонна была рвать отношения с Россией, хотя и никогда не видела в ней потенциального союзника. Основными и традиционными, вековыми противниками османов являлись: в Европе — папы и Габсбурги, в Азии — Сефевиды и португальцы. Поэтому вплоть до конца 1560-х годов стамбульское правительство стремилось поддерживать с Москвой мирные отношения (Мейер 1996, с. 85 и сл.), и антирусская коалиция с мирзами в середине столетия выглядит сомнительной.

В-третьих, Ахмед-чавуш вовсе не являлся дипломатическим орудием Порты, призванным выковать антирусский союз. Ногайские земли (сначала кочевья Исмаила, затем яицкий домен Юсуфа) просто лежали на его пути в Среднюю Азию. Ведь он был послан вовсе не специально в Ногайскую Орду, а дальше, в Хорезм, к тамошнему хану Науруз-Ахмеду (Бараку) (Bennigsen, Lemercier-Quelquejay 1976, р. 226, 227). Об этом же свидетельствует как обращение мирз с Ахмед-чавушем, так и его дальнейшая судьба. Сперва его задержал у себя Исмаил, но потом отпустил дальше на восток, а на обратном пути из Ургенча турка посадил «в крепи» буйный Касим б. Шейх-Мамай (ИКС, д. 4, л. 66 об., 145). Только осенью 1552 г. многострадальный Ахмед-чавуш вернулся в Стамбул (Bennigsen, Lemercier-Quelquejay 1976, р. 227[198]. Перед отбытием от «Блистающего Порога» его снабдили грамотой султана с просьбой о содействии его миссии, обращенной ко всем государям, владения которых он пересечет, в том числе «Ямгурчи-бею» и «одному из ногайских беев» — Юсуфу. Это показывает неосведомленность Порты в степных делах: Ямгурчи был не беем, а астраханским ханом, у ногаев же «беем» являлся только Юсуф.

Итак, можно ли видеть в ногайско-османских отношениях конца 1540-х — начала 1550-х годов коалицию? Мне представляется, что нельзя. Более того, нет также никаких оснований усматривать какое-то заметное сотрудничество между Портой и Сарайчуком в тот период, вести речь о «турецком влиянии», не говоря уже о русско-турецком «соперничестве» в Ногайской Орде (см., например: Бурдей 1953, с. 12; Бурдей 1956, с. 190; Кидырниязов 19916, с. 126; Кушева 1950, с. 241; Кушева 1963, с. 186). Единственным существенным стимулом для контактов Османской империи с ногаями был поиск ею безопасных путей в союзный Мавераннахр, в обход враждебного Сефевидского Ирана (см.: Bennigsen, Lemercier-Quelquejay 1976 р. 216)[199].