История Ногайской Орды

На перемены в межгосударственных отношениях в Поволжье воздействовали не только откровенно наступательная политика России, пугавшая ногаев, но и попытки вмешательства со стороны Порты. Выше указывалось, что в первой половине XVI в. османы почти не обращали внимания на ногаев, а вся политика в отношении татарских Юртов и Ногайской Орды была отдана на попечение Гиреев, что впервые было подмечено А. Беннигсеном и Ш. Лемерсье-Келькеже. Эти французские исследователи разыскали в архиве султанской канцелярии и опубликовали документ, который прямо свидетельствует в пользу их трактовки. Приблизительно в феврале 1552 г. султан Сулейман I известил хана Девлет-Гирея: «Учитывая, что по всем делам, относящимся к этим странам, вы имеете разнообразные и обширные сведения и познания в том, что касается Эдждерхана (Астрахани. — В.Т.), ногаев и Московии, мы доверяем правильности разрешения (вами. — В.Т.) всех вопросов, относящихся [к этим странам]» (Bennigsen, Lemercier-Quelquejay 1976, р. 213–218, 220–221).

Х. Иналджык усомнился в индифферентности султанов, но не привел контраргументов и в конце концов тоже пришел к заключению о самостоятельной политике крымских ханов в северных степях: «Северная политика Порты определялась в Крыму» (Inalcik 1980а, р. 465). Вероятно, именно крымцы, считал Х. Иналджык, стали втягивать Стамбул в поволжские дела. По недоразумению этот автор относит первое турецкое посольство к ногаям к 1551 г. (Inalcik 1980а, р. 465).

На самом же деле впервые эмиссар султана явился в Ногайскую Орду двумя годами ранее, и то был действительно первый подобный знак внимания падишаха. «От началных дней со счастливым хандыкерем ссылка нам не бывала», — писал, вне себя от радости, Юсуф Ивану IV в августе 1549 г. (Посольские 1995, с. 307)[196]. Султан якобы предложил бию дружбу и братство (т. е. равноправные отношения, что маловероятно), обещал быть другу Юсуфа другом, а недругу — недругом (обычная формула шертного договора в те времена, что тоже сомнительно). Юсуф в послании Сулеймана I титуловался князем князей, т. е. беклербеком, что абсолютно соответствовало формальному рангу главы Ногайской Орды. В свидетели бий призывал русского посла И.Б. Федцова (Посольские 1995, с. 307). Но тот лишь наблюдал приезд турка и не ведал о содержании письма падишаха. Вскоре Юсуф направил ответную делегацию «к счастливово хандыкеревым дверем».

Весной 1551 г. в Ногайскую Орду опять приехал посланец из Стамбула, некий Ахмед-чавуш. Он побывал у Юсуфа и Исмаила. На сей раз бий не счел нужным информировать московского царя о своих контактах с главой мусульманского мира[197], поэтому информация в Москву поступила от русского посла «в Нагаях» Петра Тургенева и от Исмаила.

Из этих сообщений явствует, что Ахмед-чавуш убеждал бия и высших мирз прекратить сотрудничество с русскими и, наоборот, объединиться против них с татарскими Юртами. «Русского царя Ивана лета пришли, его рука над бусурманы высока», — передавал Тургенев слова турка, обращенные к Исмаилу. Казаки, служащие царю, отняли-де у султана Дон, обложили податью турецкую крепость Азов, воевали Перекоп и Хаджи-Тархан, вытеснили ногаев с Волги; касимовцы нападают на ногаев, пленили бывшего астраханского хана Дервиш-Али; в это время Иван регулярно воюет Казань. «А ведь наша ж вера бусурманская, и мы… смолылись все бусурмане, и станем от нево (царя. — В.Т.) боронитца заодин». За помощь в отстаивании Азова султан обещал Исмаилу посадить его в этом городе ханом, а также просил его пособить Казани, куда Сулейман I тоже собирается прислать хана (ИКС, д. 4, л. 33, 39–40 об.). Исмаил подтвердил, что как средство борьбы с растущей русской гегемонией предлагались совместные военные действия: «Хандыкерю и Крыму, и Казани, и Астарохани, и нашим бы нагаем всем соединачитися да твою землю воевати». Кстати, с Ахмед-чавушем явились крымский и астраханский послы (ИКС, д. 4, л. 11 об., 41, 52 об., 53, 66 об.).

Реакция бия на эти предложения неизвестна. Юсуф в это время в самом деле вознамерился напасть на Россию, отчаявшись найти Другой путь воспрепятствовать ее продвижению к средней Волге. И к этому его окончательно склонили доводы крымского хана Девлет-Гирея. Но о какой-либо коалиции с иноземными монархами, тем более с «хандыкерем», не могло быть и речи. Султан прямо заявлял (через посла) о неосуществимости своего вмешательства в дела к северу от Крыма; даже его собственное владение Азак (Азов) не могло рассчитывать на помощь своего государя: «А мне моему городу Озову пособить немочно — стоит от меня далече» (НКС, д. 4, л. 40 об.).