История Ногайской Орды

В августе 1551 г. Шах-Али с помощью русских полков в третий и последний раз занял казанский трон. Сююмбике с сыном Утемиш-Гиреем были увезены в Москву. Прочие вдовы Сафа-Гирея к тому времени уже давно вернулись к своим родителям (История 1903, с. 56). Юсуф не расставался с надеждой тоже когда-нибудь увидеть дочь в родных кочевьях. Теперь она вместе с его внуком оказалась в далекой православной столице. Раньше бий с сыновьями пробовали убедить Ивана IV, посадив Шах-Али в Казани, женить его на Сююмбике и тем самым примирить интересы России, Казани и Ногайской Орды. Теперь же главной заботой бия стало вытребовать «царицу» в степи. Из Москвы шли отказы. Сначала ее пленение объясняли «грубостью» ее покойного мужа по отношению к царю, затем — дружеским расположением к Юсуфу; что же до Шах-Али, то он, дескать, не желает на ней жениться. Главу ногаев пытались успокоить, заверяя, что «издоволили» ханшу одеждой и пищей и не препятствуют ее общению с маленьким Утемишем, а тот по возмужании получит-де от государя собственный юрт (НКС, д. 4, л. 81 об., 82, 117 об.).

В марте 1552 г. Шах-Али под напором татарской аристократии был вынужден оставить Казань и вернуться в Россию. В награду за верную службу он, назначенный теперь царем касимовским, попросил у государя руку Сююмбике. Ногайской верхушке эта свадьба с ханом-неудачником была теперь совсем не нужна, но русская сторона не собиралась советоваться с мирзами и только проинформировала их о своих намерениях, а после свадьбы сообщила о браке Шах-Али с Сююмбике. Брак этот сопровождался попыткой обоснования нормами обычаев: Шах-Али заявил, будто Сююмбике была за его братом Джан-Али, поэтому он имеет все основания жениться на ней (НКС, д. 4, л. 107 об.)[200]. «Царица» с новым мужем уехала в Касимов и окончательно пропала из поля зрения родственников. Крещеного Утемиш-Гирея, ныне «царя Александра Сафакиреевича», Иван IV оставил при дворе в Москве.

Как военное вмешательство русских в казанские дела, так и фактическое пленение дочери все больше выводили из себя Юсуфа. В его ставке был ограблен посол П. Тургенев — под предлогом того, что он не платит положенных «пошлин» бию (по золотоордынским дворцовым ритуалам!), а царь Иван воюет Казань — юрт Юсуфова внука Утемиш-Гирея. В ответ Иван Васильевич велел конфисковать все имущество у послов бия и посадить их под стражу в Замоскворечье; грамоты Юсуфа в Посольском приказе в тот раз даже не стали читать (ИКС, д. 4, л. 51, 51 об.).

Между тем тексты этих грамот позже были переведены и вписаны в Посольскую книгу, отчего и известны нам сейчас. Бий упрекал царя в пренебрежении сотрудничеством с ногаями в казанских делах и намекал на мобилизацию огромного ногайского ополчения (ИКС, д. 4, л. 75–76 об., 111 об., 112). Однако, как верно указывает С.О. Шмидт, в данном случае едва ли имела место реальная угроза. Главным опровержением воинственных намеков было письмо старшего сына Юсуфа — Юнуса, который изъявлял готовность поддержать Россию в борьбе за Казань (Шмидт 1964, с. 552).

Действительно, Юнус в цитированной выше грамоте (см. с. 246) показывал, что отступился от Казани, причем в пользу России, а не Крыма. Среди мирз постепенно распространялось убеждение, будто данный Юрт является достоянием московского государя («А про Казань в Нагаех говорят, что ныне Казань за [царем и] великим князем»— ИКС, д. 4, л. 98 об.). Главным же препятствием для претворения враждебных планов Юсуфа по отношению к России оказался нурадин Исмаил. Он выполнил просьбу царя не вмешиваться, когда русские стали в очередной раз воевать Поволжье (см.: ИКС, д. 4, л. 52 об.), и, конечно, тоже признавал за Иваном IV право на распоряжение тамошним престолом. («Казань твоя, и царь Шигалеи твои, и ты б… приказал ему с нами говорити» — ИКС, д. 4, л. 103 об.)[201].

Одной из претензий Юсуфа было то, что Иван IV не предоставил Юнусу пост мангытского бека, на который, по убеждению ногайской стороны, тот давно имел право. Иван Васильевич объяснял, что приглашал Юнуса к себе на службу на Русь и в таком случае готов был наделить его искомой должностью — «по тому ж, как были преж сего в Казани мангитцкие князи» (НКС, д. 4, л. 119). Разумеется, это было невыполнимое условие: Юнус не мог заплатить расставанием с отцом и родичами-мирзами за службу «неверному» владыке, польстясь на доходы от полунезависимого ханства, на которое надвигалось русское завоевание. Кроме того, царь писал, что быстрый отъезд Шах-Али из Казани не позволил сдержать обещание, данное ногаям: от русских там, дескать, будет «царь», а от ногаев — «князь» (НКС, д. 4, л. 46 об., 118–119).