Оказавшись без формальных предводителей, мирзы решили военной силой, без съездов, отнять друг у друга и переделить пастбища (обе группировки располагались в то время на Ногайской стороне Волги). После смерти бия и нурадина информаторы докладывали, что «у них на обеих сторонах (Урмаметевой и Тинмаметевой. —
Русское правительство и местные власти на Волге злорадно наблюдали за всеохватным истреблением и стремились раздувать ненависть мирз друг к другу. Об этом откровенно рапортовали на имя государя воеводы Астрахани А.А. Хованский и А.М. Львов. Узнав об убийстве Мамай-мирзы, они просили Посольский приказ не мешать ногаям «тое недружбу свою и до конца совершить». Хованский и Львов, «видя к той их ссоре и недружбе хотенье, наговаривали их и тое их недружбу подкрепляли… и на воину им меж себя поводили». «И мы… видя у них такую многую недружбу, — отписывали они в Москву, — меж их на обе стороны [с]сорили порознь, таясь от них друг от друга, чтоб та наша ссора была неявна. И недружбу… им подкрепляем всякими обычаи и приводим… х тому, чтоб ту их рознь и воину привести к конечному их разоренью» (НКС, 1619 г., д. 1, л. 29; 1620 г., д. 1, л. 13).
Для разжигания распри к кековату и тайбуге посылались стрелецкие отряды якобы в помощь против их врагов. Каждая «половина», думая, что расположение царских наместников находится на ее стороне, вела сражения с удвоенной энергией. Однако стрельцы никогда не вмешивались в эти бои, получив приказ лишь демонстрировать видимость военного присутствия, «маня ногаем помочью на обе стороны… чтоб они, видя… государевых людей, болши к бою ссорилися, и на то (т. е. на помощь стрельцов. —
В Москве полностью разделяли такую тактику воевод, предписывая им и впредь стравливать «половины» с перспективой приведения их «под высокую руку» Михаила Федоровича. Кроме того, предписывалось внушать мирзам не избирать без царского повеления бия и нурадина (НКС, 1619 г., д. 1, л. 37, 39).
Вопрос о кандидатурах на высшие должности Большой Ногайской Орды постоянно присутствовал в дипломатической переписке и в переговорах. У обеих «половин» имелись лидеры, о которых сторонники собирались ходатайствовать перед царем для посажения на «большое княженье», — Яштерек и Кара Кель-Мухаммед. Последнего астраханские воеводы (главные «эксперты» в ногайском вопросе) считали одно время более приемлемым, учитывая его прошлую рознь с Иштереком, когда тот порвал с Москвой (НКС, 1620 г., д. 1, л. 17–19).
К тому же у этого мирзы оказалась неожиданная протекция. Крымский хан Джанибек-Гирей, узнав о вакантности верховных постов, начал кампанию за возведение на бийство Кара Кель-Мухаммеда. «Он учинил себе Каракелмамет мурзу болшим боярином и добрым к себе другом и… учинил его в Ногаех князем, и грамоту о том к нему послал». Аналогичная грамота была направлена из Бахчисарая к Канаю б. Динбаю, которого хан, видимо, прочил на нурадинство. Правда, крымский монарх не чувствовал себя полномочным назначать ногаям правителя, его жест в отношении Кара Кель-Мухаммеда являлся скорее рекомендацией и потому был продублирован просьбой к астраханским воеводам убедить царя доверить бийство ханскому протеже. В столице Крымского юрта русским дипломатам тоже внушалась мысль об этой кандидатуре как наилучшей (в частности, в случае посажения Кара Кель-Мухаммеда к нему якобы сразу же перейдут подданные Тинмаметевых).
Наконец, о том же хан советовался с Михаилом Федоровичем. Московский государь отвечал уклончиво, объясняя, что «княженье» достанется тому из мирз, «хто нам будет вернее, и о ком нагаиские люди учнут бити челом» (КК, 1620 г., д. 7, л. 19; НКС, 1619 г., д. 1, л. 162–167; д. 2, л. 238, 239).