История Ногайской Орды

Тем временем из-за Яика продолжали наступать калмыки. Несколько раз они громили приволжские улусы, отходя затем восвояси. Большие Ногаи надеялись теперь только на помощь воевод и старались держаться ближе к Астрахани или уйти на правобережье. Набеги калмыков становились все более жестокими. В сентябре 1633 г. они обрушились на кочевья кековата. Джан-Мухаммед во главе всех своих подданных перебрался на западный берег Волги. В январе 1634 г. произошло нападение калмыков на оставшихся ногаев Каная. Едва отбившись от войск тайшей[293], они тоже потянулись на Крымскую сторону (НКС, 1633 г., д. 2, л. 368, 369). Государственная территория оказалась ногаями утрачена. Абсолютное их большинство очутилось теперь по правую сторону реки (левую, бывшую Ногайскую, они сами отныне стали называть Калмыцкой — см.: Трепавлов 1997а, с. 105).

Впоследствии калмыцкое нашествие фигурировало в ряде доку, ментов как единственная причина ухода ногаев на запад. Об этом писали и мирзы, и «улусные люди» («от калмыцких воинских людей», «от калмыцких частых приходов», «от воины калмыцких людей» и т. п.) (см., например: НКС, 1634 г., д. 3, л. 210, 211; д. 6, л. 39; 1635 г., д. 1, л. 35). В-ногайских исторических песнях XIX–XX вв. исход тоже связывался с экспансией тайшей (см., например: Антология 1980 с. 302, 303). Эта же причина приводилась и в официальных государственных документах Посольского приказа (см., например: Наказ 1851, с. 43, 44), что неудивительно: информация о ногаях поступала от астраханских наместников, а те были заинтересованы в подчеркивании калмыцкой первопричины ногайской миграции. Такое же представление о ногайском исходе 1634 г. укоренилось и в литературе (см., например: Иванов 1935, с. 31; Новосельский 1948а, с. 222–227; Очерки 19556, с. 476; Сухоруков 1903, с. 164; Khodarkovsky 1992, р. 81).

Однако существовала и другая, не менее серьезная причина — притеснения со стороны астраханцев. Русские и ногаи часто ссорились из-за мест рыбной ловли, стрельцы и посадские люди отбирали у кочевников лошадей и полон, который добывался ими в набегах на Казыев улус. Мирзы жаловались воеводам; привлечь внимание наместников к этим бесчинствам пытался и Посольский приказ («От астороханских людей чинятца многие обиды и насилства, лошади у них (ногаев. — В.Т.) крадут и насилством отнимают, и робят и жон, и девок крадут, а у вас сыску и управы нет!» — НКС, 1626 г., д. 1, л. 377–380; 1628 г., д. 4, л. 50–53), но без видимого успеха. Именно с двадцатилетними унижениями и оскорблениями от русских соседей и были во многом связаны как переселение ногаев, так и их упорные отказы вернуться на левый берег («Мы… отошли от обиды, и от неправды воевоцкие пошли мы, заплакав» — НКС, 1634 г., д. 3, л. 175; 1635 г., д. 2, л. 159, 160).

Претензии были и к стрелецким головам, и к боярским детям, и к служилым людям. Одни вместе с калмыками отгоняли лошадей, резали овец и коров, другие избивали плетьми мирз («чего николи не бывало — с ыных и кожу збили»), третьи захватывали женщин и девушек и «держали их на постеле». По улусам прокатился слух, будто в Астрахань привезена царская грамота с приказом взять в аманаты сто пятьдесят знатнейших мирз, а остальных «худых татар» увезти в стругах на север, на Русь (НКС, 1634 г., д. 1, л. 1–6; д. 6, л. 4, 1635 г., д. 4, л. 41, 56 и сл.).

Особое возмущение вызывало поведение воеводы князя А.Н. Трубецкого и его потворство злодеяниям. «Яз… родился и состарился на Волге… и такового… бою над мурзами и над черными улусными люд-ми ни при коих воеводах не видал, как при нынешнем воеводе, князе Алексее Трубецком!» — говорил послу Т. Желябужскому кековат Джан-Мухаммед (НКС, 1634 г., д. 3, л. 165–166). Мало того что Трубецкой поощрял бесчинства своих подчиненных, но еще и сам хвастался: «Пашут… хлеб казанские татаровя, и яз… зделаю вас, мурз и черных людей, так жа, что казанские татаровя, — станете и вы хлеб пахать». А указывая на урочище Кровавый Овраг, названное так по одной жестокой битве древности, грозил мирзам: «Опять… тот [о]враг вашею кровью нальетца!» (НКС, 1634 г., д. 3, л. 166).

К концу 1633 г. терпение кочевников иссякло. Не получив никакой помощи против калмыцкого нашествия, они повели улусы на запад. Разразился скандал. Царский гнев обрушился и на стрелецких начальников, которых побросали в тюрьмы, и на воевод с дьяками, смещенных и вызванных в столицу для объяснений. Во время следствия предписывалось виновных «сыскивать жестоким обычаем, чтоб натаем тот сыск был ведом» (НКС, 1634 г., д. 1, л. 40; д. 6, л. 4; 1635 г., д. 2, л. 113–116; д. 4, л. 10, 11). Однако было уже поздно. Озлобленные и напуганные степняки в большинстве своем, не веря очередным уверениям и гарантиям государевой защиты, не желали возвращаться назад.