История Ногайской Орды

Воевод настораживала такая активность со стороны крымцев, да и ситуация в Орде не позволяла согласиться на предложение Джанибек-Гирея. Ведь тайбуга являлся кровным врагом Тинмаметевых, и в случае его «вокняжения» вполне вероятна была откочевка их далеко на восток, за Эмбу, во владения рода Шейх-Мамая (Алтыулов) или вообще к хивинскому хану, что лишало Россию перспективы когда-нибудь обратить эти многолюдные улусы в царских подданных (НКС, 1620 г., д. 1, л. 73; д. 2, л. 353, 354). Среди сонма «Эдигу уругу мангытов» более привлекательным для астраханской администрации в конце концов оказался Канай.

Во время междоусобиц 1619–1620 гг. этот мирза с пятью тысячами улусников обосновался в окрестностях Астрахани, заявив о верности государю (Новосельский 1948а, с. 142). Он уже давно не скрывал своей приверженности Москве и не был замечен в антироссийских интригах. Сын Каная Гази крестился, получив имя Михаил, и отлично зарекомендовал себя в годы борьбы с польскими интервентами. Уже в 1620 г. воеводы писали, что Канай окажется самым удобным для Москвы в должности бия. Во-первых, он по пересчету родственных линий старше прочих мирз; во-вторых, у него налажены дружеские связи с Алтыулами, и, следовательно, существует шанс привлечь их под русское покровительство; в-третьих, он является наиболее последовательным сторонником ориентации на Россию; в-четвертых, его клан Тинбаевых не связан кровной враждой ни с одной из «половин» Больших Ногаев и потому относительно нейтрален и равноудален от них.

В отношении кандидатуры на пост нурадина астраханцы колебались, но в конце концов остановились на Кара Кель-Мухаммеде. Тем более что и он, и Канай, как выяснилось, после смерти Иштерека заключили соглашение именно о таком распределении высших постов (НКС, 1619 г., д. 2, л. 355–357; 1620, д. 1, л. 74–76; 1622 г., д. 1, л. 4; 1625 г., д. 3, л. 2).

Понемногу мнение большинства ногаев тоже склонялось к избранию Каная. Он сообщал в Москву о подобных просьбах со стороны своих улусников, но добавлял, что не смеет принять решения без царской санкции (НКС, 1619 г., д. 2, л. 310). Кара Кель-Мухаммед же никак не реагировал на крымскую инициативу и пока довольствовался своим статусом тайбуги.

К весне 1622 г. улусы Урмаметевых, Урусовых и Тинбаевых кочевали неподалеку друг от друга и находились между собой в согласии. Вероятно, зная о настроениях и намерениях русской стороны относительно претендентов на бийство и нурадинство, мирзы этой группировки решили положить конец безвластию. В апреле 1622 г. в Москву явилось посольство от нового бия — Каная, нового нурадина — Кара Кель-Мухаммеда и их родичей с целью «то… великому государю объявите» (НКС, 1622 г., д. 2, л. 2). Правительство не стало возражать и решило подкрепить избрание высших иерархов Орды царской инвеститурой. К тому времени уже была заготовлена шерть с пробелами в местах имен будущего бия и нурадина, которая вместе с жалованными грамотами, подарками и приказом воеводам об устройстве торжественной церемонии была отправлена в Астрахань (НКС, 1622 г., д. 2, л. 19, 20, 49–55). 10 ноября 1622 г. в тамошнюю Съезжую избу прибыли двести ногайских аристократов. Им была объявлена государева воля о назначении Каная бием и Кара Кель-Мухаммеда нурадином. После намаза Канай, как и Иштерек в 1600 г., был «поднят на полсти». За этим последовал пир у первого воеводы, на следующий день — у второго, на третий день мирзы шертовали на Коране в верности царю. В церемонии участвовали главы Тинмаметевых, Иштерековых, Байтерековых, Урмаметевых, Урусовых и Тинбаевых, т. е. всех основных группировок (НКС, 1623 г., д. 1, л. 98–108, 110–112, 146).

Перед Большими Ногаями открывалась перспектива восстановления единства и, может быть, возрождения их державы. Впервые за долгие годы отпрыски различных ветвей потомства Исмаила объединились и фактически признали свое подчинение единому правителю. Под впечатлением такой перспективы Канай имел основания поделиться с царем: «И с которыми своими родимцы ото многих лет не видалися, ныне… с ними кочюем вместе и любим их за то душею и серцом…». Но тут же добавлял: «А тово, государь, не ведаю, что они меня любят или нет» (НКС, 1623 г., д. 3, л. 14).

Оказалось, что любили далеко не все. Еще до вступления в нурадинскую должность Кара Кель-Мухаммед сообщал, что его улусы враждуют с улусами Каная, и просил воевод определить им места кочевания раздельно и подальше друг от друга; или вообще «Канай мурзе быть в городе (Астрахани. — В.Т.), а мне кочевать на степи» (НКС, 1622 г., д. 3, л. 29, 30, 34). Незнатные ногаи, разбогатевшие «улусные люди» совсем не считались с показным примирением знати. Улусники Каная постоянно задирали кочевников, подчинявшихся нурадину, Тинмаметевым и Иштерековым, угоняли скот, во время набегов грабили становища. Кочевники пострадавшей стороны тут же снаряжались «Канаю князю мстить свои прежние недружбы» (НКС, 1623 г., 4–1, л. 171, 172). Утихшая было распря разгоралась с новой силой.