История Ногайской Орды

Позже Иштерек путано оправдывал свой союз с «ворами» их ложью. Сначала он писал царю, что Заруцкий уверял, будто он пожалован Астраханью от государя, и для дружбы с ним необходимо дать заложников, — «и мы того не ведали, что Заруцкои вор, проведали после»; затем бий рассказывал, что узнал от Заруцкого, будто «Московским государством завладела всеми городами Литва… и мы де пойдем очищать Москву». В 1617 г. Иштерек объяснял все уже по-иному: когда атаман явился в Астрахань, местные жители убедили ногаев, что это, дескать, и есть новый русский государь, и бий с мирзами послали к нему сыновей на аудиенцию, а тот — «вор, необрезаник, свинья Заруцкои»— этих парламентеров «посадил… в оманаты» (НКС, 1613 г., д. 5, л. 156; 1615 г., д. 4, л. 4; 1617 г., д. 2, л. 17). Нурадин Шайтерек приводил еще одну причину шертования бия мятежникам: «теснота» от калмыков в заволжских степях (НКС, 1613 г., д. 5, л. 241; 1614 г., д. 1, л. 3). По сведениям, полученным от астраханцев, союз планировалось скрепить браком Марины Мнишек с кековатом Яштереком б. Дин-Ахмедом (АИ, т. 3, с. 411, 432, 444).

На самом же деле глава Больших Ногаев вел собственную игру, пытаясь привлечь к ситуации в Нижнем Поволжье внимание Порты и не отказываясь предоставлять Заруцкому свои ополчения для налетов на русские города. Правда, из двадцати тысяч конников, посланных им к Алатырю, до цели набега добралось едва пять сотен, остальные по дороге разбрелись (АИ, т. 3, с. 12; НКС, 1613 г., д. 5, л. 233, 234).

Однако обстановка для ногайско-«воровского» сотрудничества складывалась неблагоприятно. Во-первых, астраханских сторонников Заруцкого раздражала его дружба с ногаями, в которых не видели надежных союзников и воспринимали скорее как враждебную стихию (Смирнов Ю. 1988, с. 71; Шепелев 1967, с. 93). Во-вторых, становилось все более очевидным, что решающий перевес на этой последней стадии русской Смуты принадлежит царским войскам, а не мятеж-ликам. Хотя Иштерек и был связан заложничеством сына и племянника и запятнан участием в набегах, он считал слишком рискованным продолжать контакты с Заруцким. С севера неумолимо надвигалась военная сила Москвы, грозившая раздавить последнее бунтарское гнездо на Волге.

Кроме того, Россия могла привлечь к борьбе против ногаев и Донское войско. Посол к Иштереку И. Кондырев советовал царю Михаилу направить такое предложение донцам, и те «нагаиских людей не токмо за море — ив море втопчют». Причем Кондырев считал, что в тех условиях на Больших Ногаев можно воздействовать только силой: «А поминкам… и жалованьем их государю однолично не удобрять, толко их войною не смирить… А таковы… страшны нагаицы от государевых людей и казаков, что зреть на них не смеют» (НКС, 1613 г., д. 5, л. 240, 241).

Поэтому едва только в мае 1614 г. донеслась весть, что против Заруцкого из Саратова двинулись воеводы, Иштерек разорвал с ним все отношения и вновь склонился к союзу с Москвой. Заруцкий бежал к Яику, был там настигнут и разгромлен. Захваченные им с собою аманаты разбежались по степи, но были переловлены стрельцами, возвращены в Астрахань и снова посажены на Закладном дворе (об этих событиях см.: АИ, т. 2, с. 25, 26; Белокуров 1888, с. 547, 548; Завьялов 1853, с. 33–35; НКС, 1615 г., д. 3, л. 3, 4, 12; ПДПЛ, т. 5, с. 589; Шепелев 1967, с. 97). Оказавшись один на один с грозной Россией, Иштерек не преминул возобновить шертные обязательства. В конце 1614 г. и затем в начале 1615 г. он вместе с несколькими ближайшими мирзами своего лагеря обязался «вперед быти неотступным в прямом холопстве навеки» и отправляться в любые походы по государеву указу (НКС, 1615 г., д. 1, л. 24; ПДПЛ, т. 5, с. 589).

Далеко не все мирзы поддерживали атамана-авантюриста. Нурадин Шайтерек предпочел дождаться надежной информации из Москвы о выборе нового монарха и сразу объявил о своей лояльности М.Ф.  Романову. Призывы бия выделить улусные ополчения в помощь Ивану Заруцкому он отверг наотрез, при этом «облаяв» Иштерекова посланца (АИ, т. 3, с. 22; НКС, 1613 г., д. 5, л. 197, 198, 202, 203, 223–225). Вокруг нурадина сосредоточились улусы его брата кековата Яштерека, а также Аксак Кель-Мухаммеда и Карагёз-Мамая Тинмаметевых, Али и Бия Урмаметевых.

Русские дипломаты, побывавшие в кочевьях, доносили, что «те мирзы… силнее улусы и людми и сами дороднее тех, которые с Ыштереком князем. А силны… в их во всех Урмаметевы княжие дети — собою дородны, и люди у них добры, и слушает их Шайтерек мурза во всем» (НКС, 1613 г., д. 5, л. 200). Именно отпрыски Ураз-Мухаммеда предостерегали нурадина от губительного сепаратизма, когда тот стал подумывать, опираясь на расположение Москвы, сесть «в Болших Нагаех… болшим князем на брата его на Иштереково место». Доводы Урмаметевых были убедительны: смуты ослабляют степняков, уменьшают их силы, «а московские люди тому будут и ради: мы сами меж себя иссечемся, а досталных… нас московские люди посекут» (НКС, 1613 г., д. 5, л. 243, 244).