Перебираясь на правобережье, кочевники заново открывали для себя возможности предкавказских степей. Уже в 1580-х годах они сообщили царю Федору Ивановичу, что «наши улусы конец зимует на реке на Куме, а другой конец зимует на реке на Сыре». В 1614 г. то же повторил в послании к астраханским воеводам Иштерек (НКС, 1586 г., д. 4, л. 1; 1614 г., д. 3, л. 56). На территории между Кумой и Мочаками в первых десятилетиях XVII в., в периоды примирения мирз с бием, располагался кыслав Больших Ногаев (Акты 1914, с. 210, 212).
Зимовища по Куме тоже можно считать традиционными для Дешт-и Кипчака, так как еще в конце XV в. на ее берегах были поля татар Большой Орды (ПДК, т. 1, с. 149), а поля у кочевников находились, как правило, в местах зимнего пребывания. В XIX в. астраханские татары-кундровцы (ногайского происхождения) помнили, что еще в XVIII столетии, когда в тех местах прочно утвердились калмыки, (оказавшиеся под их властью остатки ногаев зимовали на Куме и в урочище Машак[348]
, а летовали «нераздельно с калмыками по Ахтубе и частию в Рын-песках» (Небольсин 1851, с. 3). Правда, очутившись на Северо-Восточном Кавказе, пришельцы из-за Волги вынуждены были соотносить свои потребности в выпасе отар и табунов с интересами местных народов. В XIX в. практиковалась аренда ногайцами площадей под зимние пастбища у терских казаков (Калоев 1993, с. 61).Самым тяжелым и убыточным сезоном для скотоводов была, конечно, зима. Холодное время в восточном Деште (Казахстане) продолжается в среднем шесть месяцев. Стужа и бураны могли нанести сокрушительный урон поголовью скота, а следовательно, и благосостоянию хозяев. «Белекбулат мирзин улус на весну истомен вышел» (НКС, д. 4, л. 169 об.) — подобные характеристики ослабления но-гаев после зимовья часто встречаются в источниках. Если же морозы оказывались сильнее обычных или снега выпадало больше, да еще бушевали эпидемии и междоусобицы, то ногаи терпели настоящую катастрофу. В середине 1550-х годов погиб их скот, вспоминал А.М. Курбский, «яко стада конские, так и других скотов, а на лето и сами (ногаи. —
Впоследствии организация кочевой экономики определенно деградировала. В начале XIX в. крымские ногайцы оставляли свои стада в зимней степи практически без ухода, полагаясь на выживаемость сильнейших животных (РГВИА, ф. 1, on. 1, д. 368, л. 46, 46 об.). Но в эпоху Ногайской Орды существовала система охраны скота от стихии. Да и ногайцы Северного Кавказа, дольше сохранявшие традиции Дешт-и Кипчака, старались обустроить свои кыслав. Скопища овец и лошадей ограждали плетнями из бурьяна и камыша для защиты от метелей (вот почему так ценны были камышистые Мочаки под Астраханью). Для корма рубили тот же камыш, ветки и стволы молодых деревьев и карагача (Кириков 1983, с. 109; Фарфоровский 1909, с. 13, 14).
Ставкой ногайского бия служил город Сарайчук на Яике. Вероятно, от Г.И. Перетятковича в литературе стало распространяться убеждение, будто это было зимовье мангытского государя (Перетяткович 1877, с. 139). Может быть, это и так, но мне встретилось упоминание о намерении бия Исмаила «годовати», т. е. провести не только зимнее время, в своей столице (1562 г.) (НКС, д. 6, л. 59). Поэтому вопрос о функциях Сарайчука в кочевой экономике требует дополнительных изысканий.
Одним из постоянных следствий разорения кочевников в результате экономических и политических неурядиц (и утраты скота) оказывалась седентаризация, оседание. Сезонные миграции при отсутствии животных утрачивали смысл. В Ногайской Орде это особенно проявилось после второй Смуты, когда Исмаил слал в Москву бесконечные жалобы, мол, «кочевати нам мочи нет» и вынашивал планы возведения городов в Орде. И это не было лишь плодом амбиций бия-победителя. Ему нужно было где-то размещать массы подданных, утративших скот и вынужденных перейти к оседлому образу жизни.
У ногаев не заметно сознательной политики по седентаризации (в отличие от Крыма, где хан Сахиб-Гирей в 1530-х годах, дабы держать под контролем ногайских иммигрантов, повелел разорить их дорожные повозки, наделил их землями для стационарных поселков и возвел там мечети — см. главу 5). Ногаи оседали, лишь очутившись в безвыходном положении, и престиж кочевничества у них никогда не снижался. При этом и оседлые бедняки, и удачливые скотоводы не ограничивались только скотоводческими занятиями. В кочевой империи мангытов имелись и другие отрасли хозяйства.