История Ногайской Орды

Кочевые ногаи обладали литературой, в основном в устной ипостаси. Именно им тюркские народы обязаны эпическим циклом о сорока богатырях. Формирование цикла началось, очевидно, еще в XIV в. (Сикалиев 1994, с. 60). Какие бы разночтения ни вносились в национальные версии дастанов, все-таки сюжетная канва последних закладывалась в Ногайской Орде. Своим широким распространением сказания о мангытских и прочих героях обязаны сезонным перемещениям огромных масс кочевников по Дешт-и Кипчаку (Мажитов, Султанова 1994, с. 352). При этом происходило не только внедрение ногайского фольклора к соседним народам, но и его обогащение от них.

Как и в любом степном обществе, хранителями устной истории выступали старики. К их авторитету и эрудиции не раз апеллировали участники ногайско-русской дипломатической переписки. Например, в 1538 г. Хаджи-Мухаммед б. Муса обращался к Ивану IV: «А вспросишь своих старых старцов: Нурадын мирзины пошлины не ведают ли с Астархани? И ныне бы ту пошлину мне дали» (Посольские 1995, с. 208). Адресант, конечно, знал, что на Руси прошлое отображалось в письменных документах; тем не менее мирза взывал к рассказам старцев как к привычному и более весомому для него источнику знаний. Подобный же подход использовался и царем Иваном Васильевичем, который тоже был в курсе особенностей хранения истории у но-гаев. В 1578 г. в послании Беку б. Шейх-Мамаю он излагал обычный порядок и состав посольств к мангытским мирзам, ссылаясь на весомый для кочевника авторитет: «О том, старого обычея розведав и рос-прося (у пожилых людей, как следует из контекста. — В.Т.), уведаете» (НКС, д. 8, л. 127 об.).

Время от времени из среды кочевников выходили талантливые стихотворцы. Как правило, они состояли при дворах биев и ханов. Современные исследователи порой причисляют Шез-Баяна Балашик-улы, Кет-Бугу Найманлы, Сыбра Шопбаслы, Парыздака Шабан-улы, Куба Кипчака, Кара-Баиса Канглы, Узын-Айдара Кунграта, Слу-Мамбета Ширина, Манки Мангыта и прочих то к ногаям, то к казахам. Однако поскольку их творчество отражало реалии XIV в., то ни один современный народ не может претендовать на этническую принадлежность перечисленных лиц к нему. Ногаев и казахов еще не существовало в то время; в Дешт-и Кипчаке жили их общие предки — кипчаки Улуса Джучи, и именно из их среды происходили эти поэты[386]. Разве что Шал-Кийиз Тиленши-улы, близкий ко двору беклербека Тимура б. Мансура, может быть предположительно отнесен к мангытам, хотя он жил не в Мангытском юрте, а в Большой Орде, Ногайская же Орда тогда еще не сформировалась; к тому же Шал-Кийиз воспринимал Мангытский юрт и его главу Ваккаса как враждебную силу.

Первым истинно ногайским поэтом можно, видимо, считать Асан-Кайгы, жившего в XVI в. (о поэтах см.: Сикалиев 1970, с. 135; Сикалиев 1994, с. 46–53, 186, 199; Хусаинов 1996, с. 59–65). Однако и в отношении него существует неопределенность, поскольку, по киргизским преданиям, поэт с таким именем подвизался при дворе древнего хана Азиз-Джанибека (Кыдырбаева 1980, с. 181), сопоставимого в том числе и с казахским Джанибеком б. Бараком XV в.

При всей важности устных форм письменная культура тоже присутствовала у ногаев, и отрицание этого современниками (см., например: Люк 1879, с. 487) было вызвано пренебрежением к ним или малой осведомленностью. Правители Орды и отдельные мирзы вели обширную переписку с окрестными монархами. В столбцах Ногайских и Крымских дел сохранились десятки оригиналов арабописьменных грамот. Нет ни малейшего следа употребления ногаями уйгурского или «уйгуро-найманского» (?) письма, если только утверждающий это А.И.М. Сикалиев не счел ногайскими ярлыки золотоордынских ханов конца XIV — начала XV в. с несколькими типично кипчакскими лексемами (Сикалиев 1970, с. 133; Сикалиев 1994, с. 45; Радлов 1888, с. 39, 40). Столь же спорен тезис Е.П. Алексеевой об употреблении ногаями русского письма в переписке с Россией и арабского в переписке с восточными странами (Алексеева 1957, с. 110; История 1988, с. 491; Очерки 1967, с. 180, 181). Данный тезис встретил правомерное опровержение со стороны А.Х. Курмансеитовой (Курмансеитова 1990, с. 171) и расходится с материалами источников.

В наиболее важных случаях (например, персональных росписях денежного жалованья) ногаи просили московское правительство составлять документы «татарским письмом» для полного их понимания (см., например: ИКС, 1617 г., д. 2, л. 21). Лишь в период полного, необратимого развала ногайской державы некоторые (не все!) челобитные на государево имя подавались мирзами через астраханскую канцелярию сразу в русскоязычном варианте; при этом стиль челобитных ясно показывает, что сочинялись они по просьбе мирз русскими писцами.