История о двух влюблённых

Никогда не было в их беседах столь великой сладости, как при расставанье — уныния. Лукреция была в окне, Эвриал ехал по переулку; влажными очами глядел один на другую. Плакал один, плакала другая; оба томились от скорби и чувствовали так, будто кто вырывал им сердце из груди. Если кто не ведает, сколь велика боль при кончине, пусть взглянет на разлуку двух любовников — хотя здесь глубже тоска и мука сильнее. Скорбит дух при смерти, оттого что расстается с возлюбленным телом; но тело по уходе духа не скорбит и не чувствует. А когда две души сцеплены любовью, тем болезненней разлука, чем чувствительней была им отрада. И здесь, подлинно, были не две души, но, как полагает Аристофан между друзьями{90}, одна душа в двух телах. Не отдалялся дух от духа, но одна любовь рассекалась надвое. Сердце разделялось на части: часть души уходила, часть оставалась, и каждое чувство в свой черед разобщалось и оплакивало разлуку с самим собою. Не осталось у влюбленных в лице ни капли крови, и если б не слезы и вздохи, казались бы мертвыми. Кто описать, кто поведать, кто помыслить может их душевную тяготу? лишь тот, кто и сам когда-то познал исступление. Лаодамия, когда удалился от нее Протесилай и ушел к заветным сражениям Илиона, упала без чувств, а узнав о кончине мужа, жить больше не смогла. Дидона финикиянка по роковом отъезде Энея убила себя, и Порция по смерти Брута не захотела жить.

И наша дама, когда Эвриал пропал с ее глаз, упала на землю и, подхваченная слугами, была отнесена на постель, пока не вернется в чувство. Когда же она опамятовалась, то заперла одежды златые и багряные и всякое убранство радости и облеклась в темное платье, и никогда больше не слышали ее пения, никогда не видели ее смеха и ни остротами, ни забавами, ни шутками не могли вернуть её к веселью. Долго пребывая в сем состоянии, она заболела, и так как ее сердца не было с нею и никакого утешения не обреталось ее душе, в объятиях горько рыдающей матери и среди плачущей родни, впустую расточающей утешительные речи, она испустила негодующий дух.

Эвриал же, скрывшись из глаз, которые ему уже не суждено было увидеть{91}, всю дорогу ни с кем не заговорил, держа в мыслях одну Лукрецию и раздумывая, сможет ли он когда-нибудь вернуться. Наконец он приехал к императору, все еще бывшему в Перудже, и потом последовал за ним в Феррару, Мантую, Тренто, Констанцу и Базель, а под конец — в Венгрию и Богемию; но как сам он за императором, так за ним Лукреция следовала в сновиденьях, ни одну ночь не давая ему покоя. Когда же верный любовник узнал о ее кончине, то, пораженный великой печалью, облекся в скорбное платье и не ведал утешения, пока император не женил его на девице из герцогского рода, столь же прекрасной, сколь целомудренной и благоразумной{92}.

Вот тебе, любезный мой Мариано, конец любви, не вымышленной и не счастливой. Если бы те, кто читает эту историю, поучились на чужом опыте с пользой для себя, не стремились бы испить любовную чашу, где много больше горечи, чем меда{93}. Будь здоров.

Вена, 3 июля 1444 года