История о Янаше Корчаке и прекрасной дочери мечника

Татары, довольно стремительно прибежав под замок, видно, не ожидали, что имели время подпалить мост или даже подготовиться к этому. Они думали, что доберутся до первых ворот без препятствия, подложат огонь и овладеют двором, заняв который, легко принудят к сдаче верхний замок. Пожар, который их приветствовал, вместе ошарашил и пробудил злость. Насколько можно было увидеть при зареве пожара, значительная часть сразу набросилась на беззащитный городок, в домах уже не было живой души. Самые смелые позакрывались в подземельях, ямах и выкопанных под домами пещерах. Дома стояли пустыми. Те, что имели свиней, ушли с ними в горы, спрятались в известных им пещерах. Поэтому не было, на ком выместить свою злость. Городок, сложенный из хат и лепных глиняных домов, с крышами, крытыми соломой и тростником, легко было поджечь. Была это первая месть за мост, который их задержал. Тут догасали головни, дымя и коптя, когда рядом по углам поселения вспыхнуло пламя. Люди, которые сбежали из домов, ответили огромным стоном. Эти бедные хаты были единственным их убежищем. Поднимались на стены, чтобы увидеть, откуда шло пламя и не удастся ли что-нибудь чудом спасти. Городок, расположенный в долине, виден был, как на ладони.

Слабый ещё дым пробивался из нескольких пожарищ, медленно добываясь густыми красными клубами из-под крыш. Среди рынка, заборов и в садах крутились кучки дичи, мародёрствуя, перетрясая убежища и ища тех, что могли в них схорониться. Иногда какой-нибудь болезненный стон и радостный крик долетали вместе. Пожар распространялся быстро, потому что татары помнили о том, чтобы подложить огонь со стороны ветра и иметь в помощь его стремительность, который нёс искры и головни на крыши. Ещё ширше, чем перед тем от моста, засветилась околица, даже ближайшие горы зарумянились заревами, которые облака, мчащиеся по небу, отражали как зеркала.

В ручье кровавый блеск делал его как бы текущим потоком крови. Теперь только можно было измерить всю опасность и татарские силы. Они заполонили всю долину, были разделены на разные кучки, которые беспокойно суетились. Несколько десятков их пускались под замок, останавливались, крича, как можно ближе у стен, потрясали луками, пускали стрелы в людей, показывающихся в зубцах стен, и бежали дальше, ища, где бы приступ был наиболее лёгким.

Тем временем каштеляниц, который из придворного вдруг стал солдатом, с запалом бросился на оборону. Заговорила кровь и рыцарские традиции, забыл о красивом лице, о наряде, обо всём. Бегал, разогревал и, смеясь, прибавлял духа. Так, посещая все углы, он наткнулся в углу на два выброшенных старых фальконета, нашёл и старую мортиру, не много стоящую, но могущую устрашить неприятеля. Со своими людьми, из которых один был, как говорил, кусочком пушкаря, занялся приведением в порядок Богом присланной артилерии. Один из фальконетов с давних времён, видно, был загвоздён, другой целый. Мортира также с бедой могла служить. Ядра в калибр нашлись, но какие-то каменные, старые… а если бы их не было, можно было бы стрелять картечью. С одной стороны ров замка охранял так, что достать до него было невозможно. Поэтому фальконеты втянули на одну из боковых стен, а по другую сторону поставили мортиру. Поскольку можно было бояться ночного подкрадывания, по углам разожгли огни, чтобы стеречь в темноте стены от лестниц и какой-нибудь тихой попытки, которую Доршак мог предпринять.

Татары, казалось, явно не покушались даже ночью и начали раскладывать в долине лагерь, разделённые на разные группы. Тут и там засветились их костры, а при них поспешно поставили шатры. Тут же, напротив моста, в небольшом отдалении, расположился, видно, Мурза-Шайтан, потому что там был самый большой шатёр, а перед ним развевался бунчук из конского хвоста, приделанного к палке.

При свете горящего города можно было видеть перед бунчуком три человеческие головы на пиках, воткнутых для устрашения. Это были головы горожан, которых вытащили из подземелий и перерезали. Толпа, которая стояла в воротах, с ужасом узнавала эти лица и головы и спорила о них. Жещины, плача, ломали руки, пожилые стояли в понуром молчании.

– Лучше ясырь! – говорили одни.

– Лучше смерть! – отвечали другие.

Некоторым казалось, что перед шатром Шайтана признавали Доршака, ходящего в татарской крымке на голове и наряде, какого ни ногайцы, ни Буджаки, ни Липки не носили.

Всю ночь, как казалось, нужно было провести в ожидании и бдительности, потому что, кто же мог предвидеть, какое предательство придумают и могут испробовать?