История о Янаше Корчаке и прекрасной дочери мечника

Яблоновский после последнего выстрела приказал людям отступать. Были вынуждены уйти. Легко было предвидеть, что, когда ворота перетлеют, вся куча камней обрушится на татар, но их не задержит. Каштеляниц со своими людьми добежал до вторых ворот, потому что с оглушительным грохотом та стена обвалилась, послышался крик, минута молчания и с новым криком дичь, как грязный поток с гор, влилась в первый пустой двор. Хотя понесли значительные потери, татары триумфовали: им казалось, что замок был уже взят.

Орда тут же разбежалась по двору и начала устремляться в верхний замок. Мы уже говорили, что вход в него был заслонён кирпичным зданием, в котором жили Доршаковы. Узкий проход отделял вторую стену от него. На этом здании ночью сгорела крыша, его стены немного прикрывали ворота, не допускали приблизиться татарам, но с верхушки их могли поражать стрелами находящихся во дворе людей, стиснутых так, что пройти между ними было трудно.

Едва Яблоновский добежал до стены и люди за ним спрятались в верхний замок, взялись замуровывать ворота иным способом, так, чтобы огонь не угрожал той поспешно воздвигнутой стене.

Каштеляниц был так измождён и унижен тем, что не смог защитить нижний замок, что упал в дверях, дёргая от отчаяния волоса.

Он не заметил даже мечниковой, которая стояла над ним, бледная, но спокойная и смирившаяся.

– Каштеляниц, – сказала она, легко ударяя его по плечо, – то, что случилось, злом не является, мы ограничены в теснейшем углу, но в нём обороняться нам гораздо легче и тут – Бог милостив – оборонимся.

Эти неожиданные слова взволновали Яблоновского, который встал на ноги с новым воодушевлением.

– Да, – воскликнул он, – и у меня есть надежда, но всё зависит от людей и от того, хватит ли им сил.

– Я приказала раздать людям еду, водку, воду, люди хорошо воодушевлены. Порох и пули есть ещё.

– Мы имеем их столько, сколько нужно, чтобы отстреливаться до вечера, а экономя – до завтра.

– Татары не останутся тут дольше, – сказала мечникова. – Я на это сильно надеюсь.

– А, следовательно, на стены! – крикнул Яблоновский, бросаясь к воротам.

Фальконет поставили как раз так, чтобы мог служить для обороны ворот.

Среди этого шума и суматохи, Янаш, которого положили в комнатке наверху, проснулся после подкрепляющего сна. Сидела на страже при нём Агафья, которую Ядзя потихоньку упросила, чтобы от него не отходила. Мысли её должны были быть где-то в другом месте, потому что каждый взрыв и крик вызывали в ней судорожную дрожь. Бегала к окнам, ломала руки, садилась снова при больном, всматривалась в него с состраданием, а потом снова начинала бегать по комнатке как безумная. Из окна видны были лица – всё, что делалось во дворе. Агафья упала на колени, заметив, что нижний замок был взят; лицо укрывала в ладонях. Потом добыла из запазухи нож, который никогда её не покидал, попробовала его лезвие и, немного успокоенная, заткнула его снова. Янаш после усилий на крыше, которые, казалось, отберут у него остаток сил, уснул каким-то тяжёлым бессчувственным сном так, что даже выстрелы и крики разбудить его не могли. Агафья, поглядывая на красивое побледневшее лицо его, несколько раз было усомнилась в его жизни и прикладывала руку к его лбу, придвигалась к нему, дабы убедиться, что дышит. Он спал крепко и спокойно и этот отдых, казалось, дивно его подкрепляет, потому что его лицо слегка зарумянилось, пока, в конце концов, он не проснулся, не поднялся своей силой; огляделся и, собрав мысли, спросил Доршакову, что делалось. Агафья не смела ему поведать о том, чему была свидетельницей. Покачала головой, раскрыла руки и молчала.

– Достаточно уже этого отдыха, – отозвался Янаш, – слышу, что сражаются. Татары здесь, нужно идти в помощь.

– Но вы не дойдёте до порога, – сказала Агафья.

– О нет! Чувствую, что мне лучше, раны затянулись, кровь не течёт. Не вылежу в кровате. Будь, пани, так милосердна, дай мне попить чего-нибудь, чтобы немного меня подкрепило. Я должен, должен идти, будь что будет.

Говоря это, Корчак заметил стоящую бутылочку и кубок, потянулся за ним, выпил, кивнул головой, прося Доршакову, чтобы вышла в соседнюю комнату. Не в состоянии ему сопротивляться, она послушалась. Янаш перекрестился и начал одеваться. Горячка вполне перестала как раз тогда, когда можно было ожидать её усиления. Он чувствовал себя более сильным. Собрал оружие, заткнул пистолет, припоясал саблю, затянул бинты на ранах… выпил ещё половину кубка, перекрестился снова и остановился у порога. Хотел открыть дверь, когда та подалась и послышался крик. Перед ним стояла Ядзя, бледная и дрожащая. Смотря на него залпаканными глазами, она подала ему ручку. Собой хотела заслонить выход.

– Панна Ядвига, – проговорил спокойно Янаш, – Господь Бог мне на то силы вернул, чтобы я их использовал в вашей обороне. Нечего тут жалеть, потому что мы все погибнем. Не говорил мне никто, но знаю, видел во сне – нижний замок взят!

– Ах! Да! Да! Татары напирают отовсюду, наши люди показывают чудеса, но час, два и всё кончится и – умирать нужно.