История о Янаше Корчаке и прекрасной дочери мечника

– Умер? – спросил ксендз Жудра.

– Татарин его обезглавил, труп лежит в долине.

– Мстительная рука Божья! – вздохнул ксендз.

– А Доршакова? – спросил Дуленба.

– Говорили мне, что вот недавно из замка вышла.

– Куда?

– Не знаю.

Полковник как раз гонялся за татарами, когда она пересекала долину, чтобы достать до трупа; поэтому не встретил её и не знал о ней. Затем полковник, ведомый ксендзом Жудрой, пошёл в замок.

Тут, наверху, он застал всех собравшихся около стола, так как во время нападения никто в рот ничего не взял, теперь все умирали с голоду.

Его приняли возгласом. Дуленба стоял на пороге, снимая мисиурку со старым приветствием:

– Слава Ему…

– Вовеки! – ответила мечникова, приближаясь. – Вечная слава вовеки Тому, который делает чудеса и недостойных рукой своей всемогущей спасает!

Дуленба склонил голову.

– Немного припозднился, благодетельница, – начал он, вздыхая, – но это уж я ксендзу Жудре объяснил: невозможно было идти с маленькой горстью на эту саранчу, а людей я должен был собирать у границы. Минуты не потерял, а тут, я слышал, было горячо.

– Уже не имели никакой надежды спасения; только и было, что ждать смерти, – сказала мечникова.

Ксендз Жудра подошёл с рюмкой.

– Полковник, за ваше здоровье!

Каштеляниц, который вполне пришёл в себя и уже весело шутил, также подошёл к полковнику. Подали друг другу руки.

– Самой прекрасной минутой в моей жизни я обязан вам, – сказал он. – Если бы вы мне не сказали, я не прибыл бы сюда и не имел бы счастья быть к услугам пани мечниковой.

Он говорил о матери, а смотрел на дочку. Ядвизия, хотя искренне благодарная, не отплатила ему взглядом. Опустила глаза и, немного их поднимая, смотрела на Янаша, который стоял скромно в углу, немного опёршись о стену, потому что снова после пережитой опасности чувствовал, что сил ему не хватает.

Он бы ушёл, может, какое-то очарование его тут держало: не мог двинуться. Ядзя поглядела на него.

– Когда здесь все паны вместе, – прося садиться, начала пани Збоинская, – дайте мне совет, скажите, что делать мне? Я хотела бы эти места оставить, нуждаюсь в передышке, а сама ни к чему тут не пригожусь. Но как же выдвинуться отсюда? Безопасны ли дороги? Или…

– Пани мечникова позволит, – вставил каштеляниц, – чтобы я с моими людьми служил ей как страж и прикрытие. В той стороне, к Константинову, мы можем не бояться нападения. Достаточно будет десятка коней, а до первой станицы и полковник всё-таки добавит нам от себя людей.

– Сам, если нужно, служу, – отпарировал Дуленба.

– Но пусть люди отдохнут! – отозвался ксендз Жудра. – По крайней мере, несколько дней после этих нескольких десятков часов отдышатся, чтобы восстановить силы. Янаш раненый и уставший, Никита уже лёг, найдутся и иные.

– Но кто же поручится, что Доршак не приведёт их сюда снова? – спросила мечникова.

– За Доршака я ручаюсь, милостивая госпожа, – сказал Дуленба. – Сомневаюсь, чтобы его с того света отпустили те, которым legitime душа его принадлежит.

– Как это? – воскликнула мечникова. – Я ничего не знаю.

– Татары – люди быстрые на руку, – говорил Дуленба. – Он привёл их сюда, стянул, обещал, видно, значительную добычу и пленников. Не удалось. Быстрый суд, stante pede, аркан на шею, и, прежде чем отсюда отъехали, обезглавили его вон там в долине. Где вина там и кара. И эта Божья милость для нас всех, потому что избавились от негодяя, и жена его вздохнёт.

– Но татары!

Дуленба покачал голвой.

– Не придут, по крайней мере, не так скоро. Замок нужно бы укрепить, кажется.

– И кого же в нём оставить! Кому доверить! – спросила как бы сама себя мечникова.

Был момент молчания.

Янаш стоял с опущенными глазами, медленно поднялся и тихим голосом произнёс:

– Если пани мечникова прикажет, буду иметь силу, останусь в Гродке.

Ядзя вся задражала, сильно раскраснелась, грозно посмотрела на Янаша… он опустил глаза. Збоинская не отвечала ничего.

– Я бы за это голосовал, – прибавил Дуленба, – пан Корчак дал доказательства мужества и благоразумия. Для молодого тут место, а когда, Бог даст, его величество король вернётся, расправившись там с татарами, мы можем иметь с ними поединок, что называется! Поле для рисования не может быть лучше.

Мечниковна, которую преследовали глаза каштеляница, отступила, немного зарумянившаяся и неспокойная… Янаш медленно вышел и поплёлся на верх.

В своей комнатке он не нашёл уже Агафьи, но взамен её Никиту, который, постелив себе вязанку соломы, растянулся на ней на хорошо заслуженный отдых.

Увидев Янаша, он, правда, вскочил, но прибывший упросил его, чтобы ради него не поднимался.

– Это правда, – сказал Никита, – что кости болят страшно, – потому что мы эти несколько десятков часов не бездельничали. Только теперь человек чувствует, что его и ни одна балка помяла, и раны сводит, и руки болят. Я вам признаюсь, тяжёлое было дело – теперь, когда прошло, даже душа радуется, но всю жизнь будет что вспомнить и о чём говорить. И мне это ещё ничего, но что то будет с панычем?

– Как с тобой, мой Никита, ничего, – пройдёт, заживёт и забудется.