История о Янаше Корчаке и прекрасной дочери мечника

– Ну, не знаю, но нет ничего лучшего для труда, – сказал Дуленба. – Есть там где-то кусок земли, найдётся немного денег, пора бы уже стать паном bene merentium – и жилось бы.

Каштеляниц незначительно пожал плечами.

– Сук в том, что родители её в Каменце, а Каменец в руках татар и его сперва обязательно нужно отбить!

Он вздохнул.

– Я отвезти её к родителям, как желаю, не могу, – завершил Дуленба, – турки мне бы голову усекли как маковку, они знают меня и называют Мирза-Дилби, а кроме того, противные прибавки цепляют. Ну! Просто язычники.

Каштеляниц, который, казалось, совсем не слушал, что тот бормотал, вдруг вставил:

– Я готов отвести их, хотя бы за Константинов. В путешествии буду иметь возможность сблизиться, а кто знает, может, матери признаться в симпатии.

– Что внезапно, то от дьявола! – муркнул Дуленба. – Симпатия, симпатия, а она только вчера родилась.

– Пане полковник, ты не знаком с этими делами.

– Да, да, с респектом, лысый и сивый, чтобы я не имел опыта…

Они не могли понять друг друга.

В процессе разговора лежащий на софе каштеляниц наконец задремал, а Дуленба сел курить трубку, в широкой ладони прижимая лицо, и заснул… Трубка у него вывалилась, голова согнулась назад, он начал храпеть.

В соседней комнате были слышны тихие шаги, Агафья ходила по ней всю ночь.

На башне, когда все разошлись, и мечникова также, отправив молитвы, села отдыхать. Ядзя в уголке через тёмное окно глядела в чёрную ночь. Она была грустной, пару раз взгляд матери упал на неё.

– Ядзя! – воскликнула она. – Пора бы тебе пойти отдохнуть, бедное дитя. О чём же так задумалась? Пожалуй, о красивом каштелянце?

Девушка сорвалась молнией.

– А! – крикнула она. – Я? О нём?

– Всё-таки кавалер что называется! Галантный и мужественный, придворный и солдат, красивое имя, известное происхождение, а я бы, признаюсь, ничего большего не желала, как такого мужа для тебя.

– На это, матушка, достаточно будет времени. Вы сами мне говорили, что не рады бы молодую выгнать из дома, зачем?

Мечникова предотвратила дальнейшую речь объятием, но шепнула:

– Как это? Он не понравился тебе?

– Нет – слишком весёлый и такой навязчивый!

– Знаешь почему? Потому что ты ему понравилась! Очень! Вижу, как тебя преследует глазами. Не будь же к нему так сурова!

Ядзя собиралась заплакать. Мечникова помрачнела, сложила руки на груди, начала быстро ходить.

– Для тебя, дитя моё, вижу, трудный выбор. Уже не с сегодняшнего дня я замечаю, что для тебя, если не Янаш, то никто. Это плохо, очень плохо.

Ядзя подняла глаза.

– Янашек – хороший парень, не отрицаю, но сирота, бедняк и неотёсанный, я, по правде говоря, даже дрожу, как бы тебе голову не вскружил. Что же ты истосковалась по нему. Это плохо! Это в самом деле плохо!

Казалось, что именно эти слова отворили сердце Ядзи и что только в него теперь смотрела. Она сильно покраснела.

– Это братская привязанность, – продолжала дальше мечникова, – уж как-то мне не по вкусу. Пока были детьми – но сейчас!

Взгляд на дочку принудил мечникову к молчанию. Она слишком её любила, чтобы разочаровывать её, подумала в духе, что против этой привязанности следует использовать другие средства, поцеловала Ядзю и добросила:

– Иди спать. Не будем говорить об этом, иди спать.

Ядзя вышла, а пани Збоинская задумалась.

Потом она закрыла дверь от спальни и часовни и велела слуге позвать Янаша.

Живого темперамента, она не могла ничего догло в себе держать. Когда Янаш не спеша вошёл, она отошла с ним в противоположный угол комнаты.

– Ты напоминал мне, – сказала она, – что хотел бы в Гродке остаться?

Янаш зарумянился.

– Не желаю этого, но если будет необходимость и приказ.

– Да! Да! Есть необходимость, – начала мечникова. – Деньги на вербовку людей и укрепление замка доставлю. Так его оставить на милость Божью нельзя.

Янаш молчал.

– Ты молод, но дал доводы, что имеешь рассудительность и необходимое мужество. Почему бы тебе не остаться в замке?

– Когда пани прикажет.

Мечникова стала напротив и уставила в него глаза.

– С тобой я могу говорить открыто, потому что уверена, что ты в этом неповинен, – прибавила она. – Ядзя привязалась к тебе как сестра, а это уже не возраст для этих ребячеств. Чувство симпатии в её сердце всё-таки изменится, ты сам догадываешься, что так высоко достигнуть не можешь и думать…

Испуганный Янаш попятился.

– Но как бы я смел!

Мечникова схватила его за руку.

– Я тебя знаю, ты честный, добрый юноша, должен иметь разум за себя и за неё. Ты должен удалиться. Вот и теперь, Яблоновский, видимо, ей заинтересовался, это было бы благословение Божье! А она на тебя смотрит… за тобой летает!

– Пани благодетельница! – прервал Янаш. – Бог – свидетель души моей, я не имел грешной мысли.

Ударил себя в грудь.

– Нет, – воскликнул он вдруг, – нет, в Гродке я не могу остаться. Ответственность слишком велика; я головы для этого не имею. Если, ваша милость, меня отпустите, я хоть завтра найду, куда податься.

Он говорил это с таким волнением, что материнское сердце мечниковой задражало.