История о Янаше Корчаке и прекрасной дочери мечника

– Моя пани, – отозвался Дуленба, приближаясь к ней, хотя она отходила, – вы останетесь в замке также под моей опекой, пока что-то не развяжется.

Агафья усмехнулась.

– Если бы не то, что Доршак вас доел при жизни и что нет смысла по нему плакать, не смел бы этого вам поведать так сразу после его смерти.

– Красивая смерть! Псы его ели! – пробормотала Агафья. – И похороненный без головы. Но что же мне хочешь поведать?

– Я бы на вас женился, видит Бог, – сказал неожиданно Дуленба.

Агафья начала смеяться.

– Я старая женщина, – проговорила она, – бедная, больная, оставь меня в покое.

– Но я тебя любил и люблю…

– Нет, нет, нет, достаточно я имела одного мужа! Достаточно! Достаточно!

Она содрогнулась.

– И он меня вроде бы любил, пока не женился, а потом бил меня цибухом и запирал в подземелье, хоть я была верна ему, как собака. Нет, не хочу.

– Но это был плохой человек! – воскликнул Дуленба.

– А кто же может перед свадьбой сказать, каким будет после свадьбы? О! Нет, нет! И потом, храни Боже от смерти, снова без головы!

Она говорила, словно наполовину безумная.

– Не буду настаивать, – кончил Дуленба, – но останься, пани… посмотрим… Если возвращение к родителям будет возможно… боль успокоится, вы меня лучше узнаете.

Агафья очень усердно шила, казалось, смотрит на платок и ничего не видет. Задумчиво покачала головой.

– Я старая женщина, – бормотала она, – не знаю, когда состарилась, потому что мне кажется, что вчера была молодой, но это как-то пришло. Пробудилась побитая; синяки, кровь и седина.

Говоря это, она руками схватилась за разбросанные длинные волосы и начала их разбирать.

– Я тебе покажу – у меня седые волосы, у меня могильные цветки. Кто же женится с седым волосами?

Потом, словно что-то себе припоминая, отпустила пряди и потянулась к Дуленбе, тихо шепча:

– Я забыла снять с него перстенёк, похоронили его с ним, как же я могу идти замуж во второй раз? Кто же знает? Собаки… может, собаки погрызли руки…

Она закачалась.

– Вы нуждаетесь в отдыхе.

– Да, в могиле! – прибавила она. – Раньше это трудно! Кто может спать! Только счастливые спят, а мы? Никогда. Меня сон мучает, я просыпаюсь как после розг: меня он во сне бьёт. Я спать не хочу. На яву его не вижу, во сне постоянно, не хочу спать. Нет!

Дуленбе сделалось неприятно.

– Время это успокоит и сотрёт.

– Конечно, конечно! – начиная снова шить, ответила Агафья.

Думая, что он ей навязчив, Дуленба встал: она подняла к нему глаза.

– Сядь, – сказала она, – поговорим, – мы – старые приятели. Вы всегда были добрым человеком и не били меня никогда цибухом. Даже раз, помню, привезли мне веночек васильков, я держала его в воде. Знаешь! До третьего дня опали!

Это воспоминание Дуленбу расчувствовало; взял её за руку и хотел поцеловать. Она слегка уколола его иглой.

– Оставь же в покое! Оставь! Это уже не руки; я раньше имела красивые и белые, а эти, это кожа да кости, и грязные – не для целования.

Она вздохнула. Якобы сшитый платок она положила на колени, начала его растягивать, слёзы падали на него.

– Вы ещё ничего не знаете. Ничего! Ничего! Какого я имела милого ребёнка! Это была доченька; глаза чёрные, большие, уста малюсенькие. Если бы вы видели эти пухлые ручки! Съесть хотела её поцелуями. Кормила её сама. Он пришёл пьяный, от слова к слову, начал меня бить. Меня охватил гнев, еду желчь отравила… и ребёнок умер.

Она закрыла глаза.

– Найду там, на другом свете, Марину, потому что есть ведь другой свет? Но его там не будет, ибо должен быть и третий свет.

Дуленба слушал и чувствовал, что временами у него собирались слёзы, опустил голову.

– Несчастная женщина! – сказал он в духе.

Словно забыв о ребёнке, Агафья вдруг спросила:

– Скажи же мне, когда могила зарастёт?

– Скоро, скоро, весной, – сказал полковник, – но не думай о том. – Если это нужно для вашего покоя, я прикажу её обложить дёрном.

– Да! Да! Обложить дёрном. Обманем время и сердце, скажем себе, что это уже очень старая могила. Но в ней перстенёк…

Дуленба снова встал… Агафья казалась ему какой-то более сознательной. Она позвала Горпинку, которая была в другой комнате.

– Принеси полковнику сорбет, воды, что хочет, кофе, пусть не уходит. Одной мне страшно… только цибуха нет! Нет! Мог бы меня им бить! Не могу переносить его вида.

– Помилосердствуй, пани! Кто же может поднять руку на женщину?

Агафья начала к нему присматриваться.

– Не веришь? – рассмеялась она. – Потому что жены не имел! Жёны бывают злые, а мужья бывают пьяные!

Должны были даже позвать полковника – так у вдовы засиделся; выходя, он с лица вытирал капли пота.

– Dulcia recordatio praeteritorum, – бормотал он. – Вот оно что!

* * *