Эти двое мгновение стояли друг перед другом. Подбежал третий, как бы позванный… в его руке мелькнула сабля и голова стоящего покатилась на землю, тело зашаталось и упало. Татарин подбежал к голове, схватил её за волосы, поднял вверх и привязал к лошади. Все садились на коней, некоторые бежали уже к лесам, иные сбивались в кучки. Агафья смотрела, стоящая неподвижно, её лицо облилось кровью и побледнело как мрамор, глаза направила на татарина, который уносил голову, её безумный взор преследовал его, искал, терял в толпе и находил его снова… так шла за ним аж до подножия гор, аж до оврага, в котором исчез.
Из её груди вырвался вздох, рукой потёрла лоб, глаза устремились в ту точку, где, как чёрное пятно, лежало тело, в луже крови, смотрела теперь на него и взгляда от него оторвать не могла. Она стояла бессмысленной статуей… окаменелой. Но ни одна капелька слезы не вытекла из её глаз.
Когда татары, уходя, устремились в балки, из оврага напротив показалась белая хоругвь и глухо отозвались два котла. За ними ехало несколько десятков коней и следовала вооружённая пехота. Впереди в своей красной опонче, в мисиурке на голове, рука в бок, ехал полковник Дуленба. Он и его конница пустились сначала за убегающими татарами в погоню к горам, но достать их не могли.
Янаш, увидев хоругвь и услышав котлы, крикнул, обращаясь к пани мечниковой:
– Наши взяли верх! Наши горою!
Во всем замке этот крик отбился эхом. Люд, минуту назад наполовину мёртвый от страха, вскакивал на ноги, иные молились на коленях. Корчак приказал очистить заваленные камнем ворота. Агафья стояла ещё в окне.
К тому место, на котором лежало в крови тело, приблизился отряд Дуленбы. Хоругвь остановилась. Кругом окружили труп. Люди с коней смотрели на него… потом подошли пешие и кругом его окружили. Агафья вздрогнула, задвигалась и быстрым шагом вышла из комнаты. Не глядя перед собой, она пустилась по лестнице, пробиваясь через толпу, прошла двор. В воротах она взобралась на камни и спустилась с них к дверке. Потом её было видно выходящую из замка, пробирающуюся по оврагам и постоянно с глазами, уставленными в одну точку, идущую прямо к трупу… Казалось, какая-то сверхъествественная сила её притягивает и ведёт. Войска, идущие в замок, уступили ей дорогу – она не взглянула на них, не видела, наверно, что их обошла…
На расстоянии нескольких стай от трупа она остановилась, заломила опущенные руки и снова пошла, толкаясь, вперёд. На месте, утоптанном копытами татарских коней, лежало тело Доршака без головы. Кровь, частью впитавшаяся в землю, частью загустевшая, стала почти чёрной лужей. Руки у него были ещё связаны верёвкой… Агафья села напротив него, подпёрлась двумя руками, смотрела снова, словно хотела насытиться этим видом.
Впечатление этой первой минуты после освобождения от опасности, которая казалась неминуемой, от угрозы смерти, которую все имели перед глазами, сравнить, пожалуй, можно с пробуждением человека от сна и душащего кошмара, когда вдруг, открыв глаза, видит свет, видит синеву небес, слышит птиц, поющих утренние песни, когда могильный мрак, что угнетал его веки, развевается словно чудом.
В часовне зажгли свечи… ксендз Жудра привёл их перед Христов образ, восклицая: «На колени! На колени!» За ним втиснулись все. Впереди шла мечникова с дочкой. За ней каштеляниц, Янаш, Никита, гайдуки, люди каштеляница. А так как часовенка была щуплая, заполнили комнаты, сени и вторили песне, где кто стоял. Прошла она во двор и двор откликнулся благодарением.
Люди, которым было срочно на свои пепелища, высыпали уже из замка, устремляясь к местечку. Тем временем Дуленба, прибывший со спасением из оврага, приказал бить в котлы и играть на рогах, потому что иной военной музыки не было. С другой стороны оврага подбегающие люди приветствовали избавителей возгласами. Попасть в замок иначе было невозможно, как барахтаясь через овраг. Начали думать о том, чтобы положить мостики для прохода.
Дуленба, не много думая, бросив коня, не колебался зайти почти до колен в воду, дабы быстрей попасть в замок.
Богослужение было уже окончено и ксендз Жудра вышел ему навстречу.
Дуленба как раз вылезал из грязи.
– Приветствуй же нас, приветствуй, полковник! – воскликнул он. – В трудную пору прибыли, чтобы нам жизнь спасти. Нижний замок был уж взят, держались на верхнем Божьей опекой скорее, чем собственной силой. Несколько часов спустя нас бы уже не застал.
– А четвертью раньше, Бог свидетель, прибыть не мог, – сказал полковник, появлясь из оврага. – Прежде чем собрал мою распущенную силу, прежде чем собрал столько, дабы взять верх над этой саранчой, прошло довольно времени. Узнал от шпионов, что эта дичь сюда со всех сторон слилась. Лишь бы с кем схватиться было нельзя.
– Что мы тут испытали со вчерашнего вечера, язык человеческий не выговорит, – воскликнул ксендз Жудра. – Помогал нам каштеляниц Яблоновский и ему мы также отчасти обязаны, что так долго могли держаться. Никогда бы нападение таким упорным и просчитанным не было, если бы их не вёл Доршак.
– Это его последняя эспедиция.