– Гродек… Монастырь… Убили татары… не знаю, забыл, – отозвался он, – нужно ли жить? Не могу… нет сил встать, но буду послушным. Пани прикажет ехать? Я еду, за край света. Никита… коня… Где я?
Ядзя, видя его состояние, начала успокаивать мягким голосом.
– Отдохни, мы будем присматривать за тобой, не поедешь один, с нами, но нужно выздороветь, нужно жить.
– Нужно жить, – повторил, вздыхая, больной.
Не мог, однако, долго держаться и хотя рукой упирался о стену, упал на подушки. Брат-аптекарь, который минуту назад стоял на пороге и смотрел эту сцену, теперь не спеша вошёл, неся напиток, который сначала приправил.
– Бог милостив, чудо – кризис! Нужно ему дать пить, – сказал он и подал ему кубок.
Ядзя взяла его из рук ксендза и приблизила к больному. Нагнулась над ним и шепнула:
– Янаш, нужно это выпить.
Послушный, он вытянул дрожащую руку, ища кубок, но Ядзя сама приложила ему чашу к опухшим губам.
– Пей, – сказала она, – и пусть этот напиток даст тебе жизнь.
Янаш отворил глаза, уставил их в неё с непередаваемым восхищением и начал пить, и выпил до дна. Тогда его глаза закрылись. Ядзя отошла.
– Теперь нужно ему дать заснуть, – шепнул монах, – а я останусь теперь при нём. Бог милостив – у меня есть надежда.
Мечникова этим воспользовалась, чтобы схватить Ядзю и оттащить её от ложа. Она дала себя забрать, ничего не говоря, только с порога ещё раз посмотрела на засыпающего. Он, как бы почувствовал этот взгляд, открыл глаза, мягко улыбнулся и закрыл их.
В коридоре стоял ксензд приор Заяц, который смиренно запрашивал мечникову к себе на отдых. Она, может, отказала бы, желая отдохнуть свободней в гостинице, но Ядзя еле держалась на ногах; ей было нужно прийти в себя. Часть жизни отдала ему.
Никита остался при больном.
От приора узнали подробности болезни Янаша, который едва дотащился с горячком до городка и залёг в гостинице. В разговоре ксендз Заяц бросил слово:
– Памятна Янова победа…
– Какая? – подхватила мечникова, ёрзая на стуле.
– А, стало быть, вельможная пани благодетельница, вы до сих пор ничего не знаете? – воскликнул ксендз Ян. – И я буду так счастлив, что вас первым об этом уведомлю! Дошла до нас через львовскую границу радостная новость, что король наш Ян, едва прибыв под Вену,
Из всех грудей вырвался крик, благодарственно сложили руки.
– Может ли это быть? – восклицала пани Збоинская.
– Это несомненная вешь, потому что к её величеству королеве прибыл гонец с письмом, которое король написал в палатке визиря… По всей стране бегают гонцы, все костёлы оглашаются благодарственной песней святому Амброзию; все тешатся и радуются, что нам было дано сокрушить эту мощь и нашей кровью крест Христа от поругания защитить.
Радость и воодушевление оживили всех и если бы не болезнь Янаша, мечникова побежела бы как можно быстрей к дому, чтобы узнть чего-то больше, подробней о муже, который был под боком короля.
На обратном пути мечникова была тронута вдовойне: полученной новостью и зрелищем, какое имела перед очами. Ядзя мрачная, заплаканая, молчащая, ехала, словно стядысь этого момента воодушевления у ложа больного. Мысль матери с ужасом возвращалась к этим минутам. Она почувствовала всю силу привязанности, какая проявлялась в этот решительный момент; тревожилась за будущее.
Ядзя, чуть вернувшись в гостиницу, побежала, почти престыженная, в свою боковушку и там упала на ложе, молясь и плача. Она боялась показать слёзы перед матерью.
Прежде чем наступил вечер, два раза имели новость из монастыря. Прибыл от брата Сениута и донёс, что больной проснулся и довольно долго разговаривал с Никитой, что чувствовал себя, видимо, лучше. Потом прибыл сам Никита с более весёлым лицом, объявляя также, что «паныч» теперь даже, под вечер чувствовал себя гораздо более сильным и как бы из могилы встал, так как с миром уже было попрощался навеки. Собрав для больного, что ему могло быть потребным, он выбрался к нему на ночь и собирался уже уходить, когда Ядзя тайком выбежала и шепнула ему, чтобы передал ещё привет Янашу от неё. В знак она дала ему, не зная что дать, платочек, который сняла с шеи. Никита расчувствовался, поцеловал ей руку, платок как можно заботливей спрятал и как можно быстрее удалился.
На следующее утро Сениута, проведав брата, сел на коня, дабы вернуться домой. Мечникова была неуверена, что с предпринять. Вчерашний день сделал её хмурой и задумчивой; хотела ехать и колебалась, и не смела, совсем с Ядзей не говоря ни о Янаше, ни о дальнейшей поездке. Видимо, избегала этого предмета.