История о Янаше Корчаке и прекрасной дочери мечника

– Как вы мне это говорить можете? – добавила она через мгновение. – Вы, что являетесь моим другом? Вы? А! Я этого не ожидала… Я не хочу идти замуж, – докончила она вдруг, – я пойду только за того, кого моё сердце выберет, а сердце моё уже выбрало, умею подождать.

Корчак молчал, стоя с опущенной головой. Ядзя, которая стояла на пороге, выше него, ударила его рукой по плечу.

– Слушай, а ты… сумеешь подождать?

– Я? Как это, панна Ядвига?

– Ты должен уметь ждать, быть молчаливым и терпеливым, я столько тебе хотела поведать. Понимаешь меня?

– Нет, – сказал дрожащим голосом Янаш. – Не могу понять, не смею!

– Сегодня ты для меня не очень добрый брат, – подхватила Ядвига. – Примпомни мой голос в келье, может, поймёшь.

Янашу изменил голос, он поднял голову.

– Панна мечниковна, – сказал он, сдерживаясь, – имейте милосердие ко мне, не давайте мне надежды, которой я принять не могу. Я сирота, я обязан вам всем, я слуга. Что бы люди поведали, если бы я смел?..

– Ты мне брат, друг – не слуга, – шибко начала Ядзя. – Будь терпеливым, жди и верь мне, больше ничего не хочу.

Она шибко развернулась и вбежала в гостиницу. Янаш стоял, долго не в состоянии двинуться. Его должны были позвать, когда кони будут готовы. Мечникова спешила теперь с непередаваемым нетерпением.

Уже собирались двинуться из гостиницы, когда с противоположной стороны послышались крики:

– Стой! Стой!

Повозка, выстеленная высоко, почти наехала на коней пани мечниковой. Наполовину сидел, наполовину лежал в ней мужчина средних лет. Янаш выбежал, дабы поглядеть, что было препятствием к отъезду и, приблизившись к повозке, признал ротмистра Горбовского.

– Ради Бога! Вы тут что делаете? – воскликнул он.

– А ну, еду, – ответил ротмистр, – и то на возу, потому что ходить не могу.

– Уже возвращаетесь?

– А ну, из-под этой проклятой Вены, где меня последние турки, что саблю имели, неприлично порубили; не выздоровел ещё. Должен домой возвращаться.

– Мы с паней мечниковой с Подола возвращаемся, – шибко сказал Янаш. – Ради Бога! Правда то, что мечник ранен? Знаете о том?

– Как живо, ложь, баламутство! – прервал Горбовский.

Он наклонился к уху Янаша.

– Хуже, чем ранен: в неволе! В неволе!

Корчак схватился за голову.

– Не говорите ничего мечниковой!

– Голову закрою и видеть её не хочу, потому что лгать не умею. Будь здоров!

– Не знаете, как это случилось?

– Узнаете аж гораздо раньше, оставь мой святой покой: не хочу говорить глупости, а я разное слышал.

Ротмистр велел отъехать от ворот.

Янаш, сев в карету, шепнул на ухо ксендзу Жудре:

– Или это лучше, или хуже, но наш мечник, по-видимому, не ранен, только в неволе у турка.

Тогда снова были новые причитания.

Оставив при колебке несколько человек, Янаш с капелланом поспешили вперёд к Межейевицам, чтобы хоть приказать огня зажечь и избы обогреть, а скорее, чтобы узнать что-нибудь определённое и условиться, как о том уведомить мечникову.

К полуночи заехали во двор Межейевиц, вполне тёмный. Все спали. На голос Янаша, хорошо знакомый, один из охранников сразу подбежал к подстаросте Войде, а другой начал стучать в окна охмистрины, пани Тульской, чтобы как можно быстрей встала.

Войда побежал в кожухе, который быстро набросил, одев ботинки на босы ноги, и без шапки.

– Всякий дух Бога славит! Янаш! – воскликнул он. – А пани?

– Через час, не дольше, будет. Что слышно о пане?

– Ничего не знаете? – спросил Войда.

– Скорее, хуже, чем ничего, потому что плохие вести. Ранен, в неволе…

– Ну, да, в неволе, – сказал Войда. – Есть письма к мечниковой. Пишут, что король готов взамен него отдать самых лучших пленников, но нужно, чтобы туда кто-нибудь к лагерю поехал.

– Тогда я! Хоть завтра! – воскликнул Янаш. – Нечего таиться перед пани. По всей видимости, неволя лучше, чем рана.

Войда покрутил головой.

– Обе плохого стоят…

Тульская бежала к крыльцу отворять дверь. Проснулись люди, зажгли свет.

Не было времени вдаваться в долгий разговор: весь двор разбежался, готовясь к приёму любимой госпожи. Её прибытие выжило из глаз слёзы, потому что напоминало о бедном мечнике, которого встретила такая жестокая судьба.

Ксендз Жудра пошёл в свою холодную комнатку, в которой ему слуга только разжигал огонь. Янаш отдыхал у Тульской, которая его пригласила, чтобы у неё отогрелся. Так ожидали пани мечникову, которая прибыла через несколько часов, когда уже весь двор был собран на крыльце.

Когда на крыльце она всех оглядела и убедилась, что здоровы и живы, только тогда она вошла на порог, взяв из кропильницы святой воды, с молитвой на устах. Войда и Тульская шли за ней.

Всё было в порядке, дом улыбался, как раньше, но воспоминание о счастливых минутах, в нём пережитых, отравила мысль о мечнике. Она не смела спрашивать о нём; огляделась, словно искала глазами того, которого ей не хватало.

– Ваша милость, пане Войда, вы должны иметь ведомость о пане, – сказала дрожащим голосом мечникова.

– Так точно, ясно пани.

– Говори, прошу: у меня есть мужество, нет необходимости меня жалеть и хочу, чтобы меня не жалели. Повелеваю говорить всю правду.