Наконец она вышла в чёрном платье, но смерившаяся и мужественная, ведя за собой дочку. Необъяснимая какая-то надежда вступила в её сердце. Слово короля Яна было заверением свободы, следовало только ускорить её и отправить кого-нибудь в лагерь, а никто, кроме Корчака, более подхощяим быть не мог. Посмотрела на него издалека: он был похудевшим, измученным, но на бледном лицо носил выражение такой энергии и мужества, она так хорошо его знала, что никому, поэтому, доверять, ни в чьём рвении быть более уверенной не могла.
– Во имя Бога, пусть едет, – сказала она в духе, – и то хорошо, что от Ядзи отдалится и что у девушке выйдет из головы привязанность к нему. Может, также там его мечник где-нибудь хорошо поместит. Желаю для него всяческого добра… только уж в Межейевицах дольше его держать нельзя. Свет широкий, хлопец достойный, приданое найдётся. Бог его благословит, а у меня из сердца великая тяжесть спадёт. Засим, пусть едет, – добавила мечникова, – так лучше.
Таким образом, едва переждав один день в Межейевицах, Янаш выбрался сразу в дорогу. Дали ему Пацука, заново его одев, и двух людей, так как мечникова должна была из денег, отрытых в Гродке, дать на случай выкупа пять тысяч червонных золотых. Была это значительная сумма, но знали, что турки за некоторых и по десять требовали, угрожая, что им головы поснимают, ежели этих денег не получат. Мечникова же для быстрого освобождения мужа из неволи, не только готова была отдать всё, что было приготовлено в доме, но продать всё до последней ложки, а хотя бы имущество заложить. Поэтому не хотела, чтобы возвращались за деньгами и дала их, дабы были под рукой.
Поскольку точно не знали, где находился король, а зимой должен был вернуться в Краков, где его уже ожидала королева, Янаш собирался ехать в Краков, ища там возможности попасть в Венгрию, где турки было отступили и замки держались.
Утром этого дня ксендз Жудра отправил мессу по случаю поездки и выкупа мечника, после чего Янаш пошёл попрощаться с госпожой, перед которой на коленях просил благословения на дорогу, потому что нельзя было знать в это время, какая судьба ждёт человека в путешествии и делах с неверными, которые не привыкли сдерживать слова.
Из глаз пани мечниковой побежали слёзы, потому была привязана к Янашу почти как к ребёнку, который воспитывался на её глазах. Обняла его, взволнованная, за голову и благословила. Ядзя стояла в стороне; он подошёл к ней, целуя её руку, а девушка имела столько сил над собой, что не показала свои чувства. Сказала только:
– Возвращайся к нам здоровым, с отцом, будем за вас молиться и ждать.
Голос её задрожал, она закрыла глаза, пожала Янашу руку и отвернулась. Вышел Янаш во двор, где все ещё хотели с ним попрощаться и обнять, потому что любим был двором и не один плакал, видя, что бледный, с едва зажившими ранами пускался в такую опасную дорогу. Дали кованый экипаж, крепкий для вещей и денег; в него сели двое хорошо вооружённых людей, Янаш же, как всегда, так и теперь, оседлал коня, Пацук был с ним. Навязывался Никита, но тому и отдохнуть следовало, и мечникова в нём также нуждалась в доме.
Зима уже объявила о себе, поэтому дороги не были хорошими, воздух острый и дни короткие – таким образом, путешествие проходило нелегко. Прибыв в Краков, Корчак узнал, что короля ожидали, но его там ещё не было, поэтому, пользуясь возможностью, по той причине, что туда должен был отправиться шляхтич Кожуховский с письмами от королевы и хорошим конвоем, немного отдохнув, двинулся с ним вместе. А было это очень счастливым для него, так так как при этом после нашлись люди отлично осведомлённые о дорогах, хитрые и умеющие вести некоторым бездорожьем, где мало с кем можно было встретиться, потому что в те времена должны были бояться не одного турка, но бродяг и венгерских беглецов, грабящих на свою руку, имперских хорватов и всякого люда, что пользовались войной для беззаконий. В дороге они всё-таки избежали опасности и почти чудом застали короля при осаде Зечина, маленького поселения с замчиком, окружённого водой и стенами, в котором турки защищались со значительным отрядом.
Под вечер прибыв в лагерь, Янаш воспользовался приобретённым в дороге Кожуховским, чтобы себе сразу у короля выпросить аудиенцию, не откладывая и минуты. Впустили Кожуховского с письмами от королевы, а через час потом, когда король прочитал письма, потому что сразу на них набросился как очень голодный до новостей, пришёл за Янашом слуга, дабы мог представиться.
Королевский шатёр был огромный как самая большая усадьба и очень красивый и удобный. Всё из узорчатой турецкой материи, подбитой сукном, с шёлковыми лентами и длинными портьерами, а стены разделены комнатами. Мог бы в нём заблудиться тот, кто не знал дороги, но слуги вели и, подняв портьеры, впустили Янаша вовнутрь. Первый раз собираясь глядеть на королевское величие, немного встревоженный Янаш остановился сразу у портьеры, делая поклон и не скоро смея поднять глаза.