К концу первого дня на Большой Изабелле Декуд, ворочаясь в некоем подобии шалаша, которое он соорудил себе из жесткой травы в тени дерева, сказал:
– За весь сегодняшний день я не видел ни одной птицы.
Он и звука ни одного не услышал за день, не считая этой фразы, которую сам же пробормотал. День полного безмолвия – первый в его жизни. И при этом он ни секунды не спал[790]
.Журналист был уроженцем Костагуаны, но вырос в Париже. Он вернулся на родину «пухленьким денди», как его описывает Конрад, не верящим ни во что, кроме своего ума и прогресса[791]
. Его приверженность революционному делу изображается как притворство ради самоутверждения, а не как верность фундаментальным принципам или политическому сообществу[792]. «Блестящий Декуд-сын», – пишет Конрад, –любимец семьи, возлюбленный Антонии и первое перо Сулако, не смог справиться сам с собой один на один. Одиночество из чисто внешнего обстоятельства очень быстро превращается в состояние души, при котором ни ирония, ни скептицизм невозможны. Оно сковывает разум и загоняет мысли в тупик глубокого неверия[793]
.Ностромо, напротив, лишен как «интеллектуального существования, так и морального напряжения» и без труда переносит свои одинокие приключения[794]
. «Только активная деятельность, – заключает Конрад, – поддерживает в нас благотворную иллюзию независимости от системы мироздания, в которой наша роль, увы, невелика»[795].Хотя место действия в романе – Южная Америка, Конрад писал его для западной аудитории, частью культурного наследия которой было восстановительное пространственное одиночество. Пустынный пейзаж был местом, куда неспокойный ум мог отступить перед лицом разрушительной суеты городской цивилизации. Там обретал он духовное утешение, которое могло помочь со временем вернуться в жизнь общества морально цельным и целеустремленным. Однако к началу XX века поддерживать такое представление становилось все труднее. Дарвиновская революция породила описание природного мира, безразличного к благополучию любого отдельного представителя того или иного вида. Слепая репродуктивная борьба благоприятствует выживанию лишь тех, кто может выжить. Кроме того, продолжала угасать традиция отцов-пустынников. В четвертой главе мы описали неудачу, которой закончилось характерное для начала XIX века стремление задействовать формы религиозного одиночества, добровольного или принудительного, для восстановления власти церквей в секуляризирующемся обществе. В результате искавшие покоя в дикой природе обнаруживали лишь собственную неадекватность. Это «беспощадное одиночество», как описал его Конрад, могло уничтожить не способных поверить в себя или в какое-то большое предназначение[796]
. У Декуда в его бессонном пребывании на острове не было средств для спасения. Вот как Конрад завершил некролог, посвященный герою:Жертва душевной опустошенности и усталости, которые так часто служат карой для смелого и дерзкого ума, чьи планы потерпели крах, блестящий дон Мартин Декуд, отягощенный четырьмя серебряными слитками, исчез бесследно, поглощенный беспредельным равнодушием мира[797]
.