История одиночества

Курение было наглядным примером абстрагированного уединения, способности изъять себя из наличной компании. Так было, даже когда собиралась целая группа специально для того, чтобы разделить это удовольствие. Один автор, воспевая одну из первых клубных комнат для курения, описал ее обитателей, затерянных каждый в своем собственном мире. «Когда эти кудрявые облака медленно подымаются вверх», – объяснял он, –

они, быть может, на миг затуманивают несчастье, или скрывают на время заботы жизни; а может быть, курильщик, откинувший голову назад и устремивший взор в небо или в потолок, созерцает целую панораму великолепных воздушных замков. Но они возникают в дыму и в дыму кончаются[768].

Дрейфующий, меняющий форму дым от горящего табака представлял собой визуальное изображение порожденных им ментальных процессов. Чем быстрее выкуривалась сигарета, тем короче был этот сон наяву, но все же она оставалась самым доступным способом уйти от общества других, не отвергая его в открытую.

На физическом уровне курение позволяло занять руки и рот, не мешая беседе с другими людьми в комнате. На более высоком уровне, как и в случае с прочими видами досуга, такими как рыбалка или коллекционирование, получать удовольствие можно было не только от табака, но и от всевозможных аксессуаров, включая разные виды трубок, чистящие средства, зажигалки, футляры, подставки и хьюмидоры, мешочки и банки, пепельницы и специальную одежду[769]. Увлечение подобными вещами уже было уклонением от социального обмена. Общение происходило между человеком и предметом. Хорошо раскуренная трубка, которую можно поглаживать в кармане, когда она не используется, или вытряхивать и чистить между сеансами курения, была приятным способом отвлечься. Очередная сигарета давала занятие пальцам, неважно, курили ее при этом или нет. «Другой вид чувственного наслаждения от сигареты, – писало «Массовое наблюдение», – который должен скорее предполагаться, чем словесно обосновываться, – это удовольствие от манипуляций с сигаретой. Курильщикам, похоже, нравится вид сигареты, нравится ощущать ее, вертеть в руках спички, портсигар и зажигалку… и держать в губах сигарету, даже незажженную»[770].

Здесь не было четкой границы между абстрагированием как релаксацией и терапией перед лицом трудностей. «Для одинокого человека, – заключал автор первой социальной истории курения, – хорошо раскуренная трубка – бесценный компаньон. Если ему случается время от времени не иметь никакого особенного дела и при этом располагать достаточным временем, он, естественно, наполняет трубку, придвигает кресло к очагу и – не чувствует себя одиноким»[771]. Это был способ настроиться на предстоящее дело или, как признавались некоторые писатели, лучше сосредоточиться на работе[772]. Кроме того, наряду с алкоголем, который тоже можно употреблять и в компании, и в одиночку, это было широко признанное средство снятия стресса. «Для кого-то курение, – заключало «Массовое наблюдение», – могло быть, очевидно, не столько роскошью, сколько компенсаторным удовольствием, одинокой слабостью, возмещающей неудовлетворительные моменты жизни; кто-то должен подсластить пилюлю – если не трактирщик, то табачник»[773]. Женщины нашли в сигаретах более доступное, чем алкоголь, средство справиться с тяжестью ведения скудного и зачастую одинокого домашнего хозяйства[774]. В послевоенный период все более пессимистические эпидемиологические исследования последствий курения вступили в конфликт с растущим интересом к психологии стресса – там курение считалось действенным лекарством[775]. Считалось, что сигареты помогают достигать результатов, связанных с духовной рефлексией, о которой пойдет речь в следующей главе. «Они служили поколениям людей в периоды сильных страданий, – пишет Ричард Кляйн, – как ни с чем не сравнимое орудие для обуздания и уменьшения тревоги и как разновидность молитвы»[776].