Читаем История одиночества полностью

Одиночество было особым случаем нарушения социальных отношений, после войны угрожавшим горожанину повсюду. Его корни все чаще искали в развитии детей; яркий пример – влиятельная работа Джона Боулби. Многочисленные формы взрослой склонности к преступности и психологических страданий он проследил в характере привязанности младенца к матери. «К числу наиболее значительных событий в психиатрии за последнюю четверть века, – писал Боулби в 1952 году, – относится устойчивый рост доказательств того, что качество родительской заботы, которую ребенок получает в первые годы жизни, имеет жизненно важное значение для его будущего психического здоровья»[1016]. Он разделял с современными социальными исследователями вывод, что в современном укладе жизни широкие системы поддержки наиболее уязвимых слоев общества оказались подорваны. «Вероятно, только в тех сообществах, где перестала существовать большая семейная группа, – пояснял он, – проблема обездоленных детей встречается в серьезных масштабах. Такое состояние характерно для многих сообществ западной цивилизации»[1017]. Решение заключалось не в попытках чем-то заменить утраченную коллективную жизнь. Никакая социальная или медицинская служба, какой бы она ни была благонамеренной, не в состоянии воспроизвести критически важную связь с фигурой матери, которая, как писал Боулби, составляет «контраст с лишением почти всего, которое до сих пор не редкость в социальных учреждениях, детских садах и больницах, где у ребенка часто нет никого, кто бы заботился о нем лично и с кем бы он мог чувствовать себя в безопасности»[1018]. Для Боулби было важным не просто физическое присутствие матери, а интимные отношения с растущим младенцем. Выполнять эту роль мог и другой человек – при условии, что он всегда был рядом и проявлял заботу. Ущерб, который мог растянуться на всю жизнь, причинялся в тот момент, когда ребенок чувствовал себя одиноким со своей матерью, не имея той интимной среды, в которой он мог проработать рано почувствованные тревогу и вину. Возместить этот ущерб после первых шести-двенадцати месяцев уже очень трудно. Здесь психиатр столкнулся с двойной ловушкой, о которой писала Фромм-Райхман: с асоциальным взрослым, неспособным взаимодействовать ни с ровесниками, ни с профессионалом, стремящимся улучшить его состояние.

До публикации новаторского исследования Энтони Сторра в 1989 году[1019] мало кто из психологов интересовался границей между одиночеством и уединением. Главным исключением был современник Боулби Дональд Винникотт. Он выступил против акцента на негативном состоянии, преобладавшего среди коллег и в обществе в целом[1020]. «Едва ли неверно сказать, – заметил он в 1960 году, – что в психоаналитической литературе больше написано о страхе быть одному или о желании быть одному, чем о способности быть одному. ‹…› Мне кажется, давно назрело обсуждение положительных аспектов способности находиться в одиночестве»[1021]. Исследование самого Винникотта показало, что способность довольствоваться собственной компанией – нормальная и необходимая особенность растущего ребенка. Одиночество было заново определено как положительное состояние. Эмпирические наблюдения показывали, что «многие люди действительно могут наслаждаться одиночеством еще до того, как выходят из детского возраста, и могут даже ценить одиночество как самое дорогое, что у них есть»[1022]. Ключ к этому достижению был в том, как ребенок учится быть один в присутствии своей матери. В основе успешного развития лежал парадокс: ребенок может научиться быть один только в присутствии взрослого, которому доверяет. Работа Винникотта стала фундаментом для последующих исследований одиночества, но в свое время так и не смогла развеять опасения по поводу последствий отдаленного родительства. Все вращалось вокруг качества общения между близкими членами семьи. Успешное развитие оставалось «зависящим от осознания младенцем постоянного присутствия надежной матери, чья надежность позволяет ему быть одному и наслаждаться одиночеством в течение ограниченного периода времени»[1023]. Разрывы семейных отношений, особенно в важнейшие ранние годы, оставались серьезной угрозой для последующего психического здоровья взрослого человека.

Перейти на страницу:

Все книги серии Культура повседневности

Unitas, или Краткая история туалета
Unitas, или Краткая история туалета

В книге петербургского литератора и историка Игоря Богданова рассказывается история туалета. Сам предмет уже давно не вызывает в обществе чувства стыда или неловкости, однако исследования этой темы в нашей стране, по существу, еще не было. Между тем история вопроса уходит корнями в глубокую древность, когда первобытный человек предпринимал попытки соорудить что-то вроде унитаза. Автор повествует о том, где и как в разные эпохи и в разных странах устраивались отхожие места, пока, наконец, в Англии не изобрели ватерклозет. С тех пор человек продолжает эксперименты с пространством и материалом, так что некоторые нынешние туалеты являют собою чудеса дизайнерского искусства. Читатель узнает о том, с какими трудностями сталкивались в известных обстоятельствах классики русской литературы, что стало с налаженной туалетной системой в России после 1917 года и какие надписи в туалетах попали в разряд вечных истин. Не забыта, разумеется, и история туалетной бумаги.

Игорь Алексеевич Богданов , Игорь Богданов

Культурология / Образование и наука
Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь
Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь

Париж первой половины XIX века был и похож, и не похож на современную столицу Франции. С одной стороны, это был город роскошных магазинов и блестящих витрин, с оживленным движением городского транспорта и даже «пробками» на улицах. С другой стороны, здесь по мостовой лились потоки грязи, а во дворах содержали коров, свиней и домашнюю птицу. Книга историка русско-французских культурных связей Веры Мильчиной – это подробное и увлекательное описание самых разных сторон парижской жизни в позапрошлом столетии. Как складывался день и год жителей Парижа в 1814–1848 годах? Как парижане торговали и как ходили за покупками? как ели в кафе и в ресторанах? как принимали ванну и как играли в карты? как развлекались и, по выражению русского мемуариста, «зевали по улицам»? как читали газеты и на чем ездили по городу? что смотрели в театрах и музеях? где учились и где молились? Ответы на эти и многие другие вопросы содержатся в книге, куда включены пространные фрагменты из записок русских путешественников и очерков французских бытописателей первой половины XIX века.

Вера Аркадьевна Мильчина

Публицистика / Культурология / История / Образование и наука / Документальное
Дым отечества, или Краткая история табакокурения
Дым отечества, или Краткая история табакокурения

Эта книга посвящена истории табака и курения в Петербурге — Ленинграде — Петрограде: от основания города до наших дней. Разумеется, приключения табака в России рассматриваются автором в контексте «общей истории» табака — мы узнаем о том, как европейцы впервые столкнулись с ним, как лечили им кашель и головную боль, как изгоняли из курильщиков дьявола и как табак выращивали вместе с фикусом. Автор воспроизводит историю табакокурения в мельчайших деталях, рассказывая о появлении первых табачных фабрик и о роли сигарет в советских фильмах, о том, как власть боролась с табаком и, напротив, поощряла курильщиков, о том, как в блокадном Ленинграде делали папиросы из опавших листьев и о том, как появилась культура табакерок… Попутно сообщается, почему императрица Екатерина II табак не курила, а нюхала, чем отличается «Ракета» от «Спорта», что такое «розовый табак» и деэротизированная папироса, откуда взялась махорка, чем хороши «нюхари», умеет ли табачник заговаривать зубы, когда в СССР появились сигареты с фильтром, почему Леонид Брежнев стрелял сигареты и даже где можно было найти табак в 1842 году.

Игорь Алексеевич Богданов

История / Образование и наука

Похожие книги

Революция 1917-го в России — как серия заговоров
Революция 1917-го в России — как серия заговоров

1917 год стал роковым для Российской империи. Левые радикалы (большевики) на практике реализовали идеи Маркса. «Белогвардейское подполье» попыталось отобрать власть у Временного правительства. Лондон, Париж и Нью-Йорк, используя различные средства из арсенала «тайной дипломатии», смогли принудить Петроград вести войну с Тройственным союзом на выгодных для них условиях. А ведь еще были мусульманский, польский, крестьянский и другие заговоры…Обо всем этом российские власти прекрасно знали, но почему-то бездействовали. А ведь это тоже могло быть заговором…Из-за того, что все заговоры наложились друг на друга, возник синергетический эффект, и Российская империя была обречена.Авторы книги распутали клубок заговоров и рассказали о том, чего не написано в учебниках истории.

Василий Жанович Цветков , Константин Анатольевич Черемных , Лаврентий Константинович Гурджиев , Сергей Геннадьевич Коростелев , Сергей Георгиевич Кара-Мурза

Публицистика / История / Образование и наука