История одиночества

Наряду с анализом психологических проблем и связанных с ними форм антисоциального поведения, в последнее время наблюдается рост исследований и о телесных последствиях одиночества. Их истоки вновь можно проследить в послевоенных десятилетиях. Создание Национальной службы здравоохранения Великобритании в сочетании с обязательством обеспечить достаточными жильем и доходами растущее пожилое население поставило вопрос (до сих пор не получивший ответа) о том, не приводит ли государство к большим затратам, чем оно когда-либо сможет покрыть. В ранних исследованиях Дж. Г. Шелдона, Джереми Тунсталла и др. был поставлен вопрос о последствиях достижения преклонного возраста для здоровья, особенно у тех, кто овдовел и живет один[1024]. В то же время эпидемиология, в конце 1940-х годов еще находившаяся в зачаточном состоянии, начала предоставлять инструменты для измерения взаимодействия между социальным поведением и медицинскими результатами для целых групп населения. Еще одним, более недавним шагом вперед стал рост интереса к взаимодействию между психологическим и физиологическим здоровьем, в частности к вопросу о том, может ли настроение вызывать специфические биологические эффекты вплоть до преждевременной смерти. То, что Джудит Шулевиц назвала «летальностью одиночества», стало предметом широкой дискуссии среди политиков, групп влияния и журналистов[1025]. К тому времени, как британское правительство приступило в 2018 году к реализации своей стратегии по борьбе с одиночеством, это состояние ассоциировалось практически с каждым современным медицинским кризисом. «Считается, что его влияние на здоровье», – гласил документ, –

находится на одном уровне с другими приоритетами общественного здравоохранения, такими как ожирение или курение. Исследования показывают, что одиночество связано с более высоким риском бездеятельности, курения и рискованного поведения; с повышенным риском ишемической болезни сердца и инсульта; c бóльшим риском депрессии, низкой самооценки, проблем со сном и повышенной стрессовой реакцией; а также со снижением когнитивных функций и повышенным риском болезни Альцгеймера[1026].

В этом алармистском языке слились воедино сразу несколько нерешенных проблем исследования. Как и все суждения в этой области, оно основывалось на самоописаниях обследуемой группы, отвечавшей на анкетные вопросы. Так, например, Джон и Стефани Качиоппо, авторы многочисленных публикаций по социальной неврологии, настаивали в статье, опубликованной в журнале The Lancet, что от одиночества страдает треть населения индустриальных стран, причем каждый двенадцатый – в тяжелой форме. Исходя из этих данных, они утверждали, что последствия «не обусловлены какой-то особенностью характера подмножества индивидов, а являются результатом болезненного состояния, поражающего обычных людей»[1027]. Более того, такое состояние «заразно» – этот тезис подкрепляет позицию тех, кто говорит об «эпидемии» одиночества. Но в отличие от прежних угроз здоровью общества, таких как курение и ожирение, с которыми был связан и новый кризис, здесь не было возможности для объективного измерения степени заболевания. Сигареты можно пересчитать, людей можно взвесить. В случае же с одиночеством различие между тяжелой степенью и менее тяжелой оставалось по большей части конструкцией исследователей, применяющих адъективированные категории для упорядочения своих данных[1028]. Шкала одиночества, разработанная в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе и с 1978 года лежащая в основе 80 % эмпирических исследований в Соединенных Штатах, требует от респондентов вписать себя в одну из четырех граф: «никогда», «редко», «иногда» или «часто»[1029]. Эта шкала является внутренне непротиворечивой и позволяет собрать статистические данные, которые могут быть измерены во времени и в сравнении с другими явлениями. Однако она не отражает сложность опыта на протяжении всей жизни. Нет причин, по которым одиночество, да и любое другое эмоциональное состояние, должно увеличиваться ступенчатым образом, вне зависимости от того, как и кем эти ступени обозначены. Кроме того, на более детализированном уровне одиночество не обязательно прогрессирует по одной шкале интенсивности. Некоторые формы одиночества – не большие и не меньшие, а просто другие.