История одного поколения

Выходит ли она на берег океана, чтобы погрустить о далекой родине? Автор не знает ответа на этот вопрос, однако ему хотелось бы в это верить. Впрочем, разве наша подлинная родина не там, где мы любим, любимы и счастливы?

Глава 28 САМОУБИЙСТВО ПОЛИТИКА

Став довольно известным политиком — заместителем главы фракции в Государственной думе, Эдуард Архангельский быстро заматерел. Причем это проявилось не столько во внешности — к сорокалетнему юбилею Архангельский сумел сохранить почти юношескую худобу и стройность, не отрастив себе ни живота, ни двойного подбородка, — сколько в уверенной и даже слегка снисходительной манере разговаривать. При этом во всех его речах всегда присутствовали «взвешенность» и «умеренность». Еще ни одному журналисту не удалось добиться от него каких-то резких и уж тем более экстремистских высказываний. В свое время Михаил Ястребов сострил по его поводу так: «Никогда не угадаешь, по какую сторону баррикад Эдика можно будет встретить при новом повороте событий».

Архангельскому запомнилась эта фраза, причем он не только не обиделся, но, усмехаясь, частенько повторял ее про себя. В самом главном Ястребов был не прав — Архангельский давно и четко определился с тем, в какой из партий ему хотелось бы находиться. Таковой партией была всемогущая, всевластная и всеобъемлющая партия бессмертной российской бюрократии. И неважно, какие названия она для себя придумывала и в какие цвета рядилась, поскольку для понимающих людей ее суть неизменно оставалась одна — под флагом государственных интересов везде и всюду протаскивать интересы государственной бюрократии. Проще говоря, «государство — это мы», поэтому слова о величии Российской державы означали не благополучие, достоинство и уверенность ее граждан, а великолепие и всемогущество ее государственного аппарата.

Именно этим и определялись все политические зигзаги Архангельского. Начав свою карьеру в компартии, он в тысяча девятьсот девяносто третьем году перешел на сторону победивших демократов, а в тысяча девятьсот девяносто пятом избрался в Госдуму от наспех сколоченной проправительственной партии, чьим символом стали сложенные «домиком» ладони ее лидера. Четыре года спустя, когда почетный в его глазах титул «партии власти» перешел к другой, не менее спешно сколоченной организации, Эдуард баллотировался в Госдуму по ее списку. И хотя он шел только седьмым номером, первые шесть мест занимали случайные в политике люди, и Архангельский не без оснований надеялся, что именно его включат в руководство парламентской фракции. И его надежды оправдались!

Тот кризис, когда мужчины, почувствовав по заметному снижению потенции приближение старости, лихорадочно пытаются омолодиться, бросают постаревших и подурневших жен и женятся на юных девушках, которые им в дочери годятся, настиг Архангельского достаточно рано — когда ему едва стукнуло сорок лет и он начал лысеть. Однако уходить от давно осточертевшей жены Эдуард не собирался — во-первых, подобный поступок неизбежно бы отразился на его политическом имидже; во-вторых, он слишком любил свою пятнадцатилетнюю дочь, которая, в свою очередь, была сильно привязана к матери. Кстати сказать, наличие у «молодого и перспективного политика» юной и весьма привлекательной дочери хорошо действовало на избирателей, тем более что благодаря Антонине Архангельский мог с чистым сердцем употреблять в своих публичных выступлениях такие популярные речевые обороты, как «ради будущего наших детей» или «давайте вместе подумаем о своих детях!».

Тем не менее возрастной кризис требовал адекватных мер для своего разрешения, и Архангельский не стал выдумывать ничего нового, заведя себе молодую помощницу из числа тех милых дам, которых в народе метко прозвали «секретутками».

Его Ольга была бесподобна! Именно с ней некогда аскетичный Архангельский впервые в жизни познал всю прелесть самого разнузданного разврата, который оказался несравненно слаще надоевшего супружеского секса. Однажды, увидев сюжет в ночном выпуске «Плейбоя», он предложил ей «попозировать» для ксерокса — а проще говоря, усесться на данное устройство, предварительно избавившись от нижнего белья. Как жаль, что все получавшиеся изображения пришлось потом сунуть в аппарат для уничтожения деловых бумаг! Именно Ольга доложила Архангельскому во время приема избирателей:

— Эдуард Петрович, к вам тут какой-то Гринев рвется, говорит, что вы его хорошо знаете.

— Какой еще Гринев? — удивился Архангельский, сначала вспомнивший «Капитанскую дочку» и лишь затем своего бывшего одноклассника. — А, понял… Ну что ж, приглашай. — И он солидным, хорошо поставленным жестом поправил очки в золотой оправе.