История одного поколения

— Ой, я, кажется, не туда попала, — кокетливо произнесла неведомая, но, очевидно, молодая собеседница. — Мне нужен Сергей Николаевич.

— А Сергей Владимирович вам не нужен? — переходя на русский, тут же поинтересовался Иванов. — Меня, кстати, зовут именно так, а как ваше имя?

— Олеся.

Дальше начался увлекательный разговор, в результате которого выяснилось, что он беседует с местной учительницей французского языка — двадцати пяти лет, незамужней, живет на окраине города вместе с мамой.

Почувствовав, насколько девушка заинтригована беседой с настоящим москвичом, да еще закончившим прославленный иняз (сама-то она имела диплом всего лишь Минского пединститута), Иванов принялся «ковать железо, пока горячо». В результате они договорились о встрече через час на площади перед гостиницей.

Незнакомка не обманула его ожиданий, оказавшись высокой, длинноволосой и очень миловидной девушкой с приятным провинциальным говорком. Но хотя она и согласилась подняться к нему в номер, первая атака окончилась безрезультатно — они всего лишь выпили шампанского и побольше узнали друг о друге.

Отказ Олеси остаться у него на ночь, — а Иванов жил один, — был легко объясним. Случайно подцепив столь ценного столичного «кадра», да еще с собственной жилплощадью, бедная девушка мгновенно возымела надежды «имени мадам Бовари» — то есть захотела вырваться из тягучего болота тусклой провинциальной жизни. А для этого необходимо было понравиться московскому кавалеру до такой степени, чтобы получить от него заветное предложение. (В том, что девушка в прямом смысле была бедной, Сергей убедился спустя неделю, когда она пригласила его к себе в гости. Оказывается, они с матерью занимали даже не квартиру, а всего лишь половину обычной деревенской избы!)

Разумеется, коварный Иванов все это прекрасно понимал и не только не разубеждал Олесю в тщетности подобных планов, но умело подыгрывал, жалуясь на надоевшую холостяцкую жизнь. В свою очередь, оправдывая постоянные отказы, она намекала на то, что не может изменить старому школьному другу, который был лейтенантом и служил где-то на другом конце Союза.

Эти игры продолжались не более двух недель, после чего Олеся уступила. К немалому удивлению Иванова, она оказалась девственницей — и это прибавило дополнительной остроты впечатлений от одержанной с таким трудом победы. С этого момента и до конца своего пребывания в Барановичах (а срок отъезда в Москву он тщательно скрывал) Иванов сполна наслаждался жизнью. Работы у него было немного, платили прилично, а теперь еще появилась симпатичная девушка, готовая к исполнению любых плотских желаний.

Срок командировки истек одновременно с получением известия о знаменательном историческом событии — революции в Румынии и расстреле семьи Чаушеску. Перед отъездом, естественно, полагалось «поставить» — и Иванов напился с полковником Карбановичем в собственном номере, ублажив гарнизонного начальника не только отличным коньяком, но и ресторанной закуской.

— Нет, ты мне вот что скажи, — хихикая и качаясь из стороны в сторону, допытывался пьяный полковник, — всех коммунистических вождей уже скинули в жопу… Чаушеску последнего… Так ты мне объясни — какого хрена они летом совещались, а? Ну о чем они там совещались, если вскоре их всех скинули?

Иванов, привыкнув считать полковника законченным тупицей, был немало удивлен этим необычным вопросом. Дело в том, что еще летом этого года в Бухаресте проходило совещание руководителей «братских партий», на котором Горбачев, как оказалось, последний раз в жизни облобызался с Чаушеску. К концу года практически все восточноевропейские социалистические режимы оказались сметены — кто «бархатной», а кто и весьма кровавой революцией. Поэтому в вопросе Карбановича крылся весьма ехидный смысл — о чем действительно могли совещаться генеральные секретари европейских соцстран накануне своего бесславного свержения?

После определенных колебаний Иванов решил, что не станет выступать в роли «коварного изменщика», и предупредил Олесю о своем возвращении в Москву за три дня до отъезда. Более того, он записал ей свой домашний телефон и пригласил приехать к нему летом. С одной стороны, девушка была обескуражена, поскольку явно рассчитывала на большее; с другой стороны, определенные надежды у нее еще сохранялись, поскольку расставание сопровождалось более чем теплыми объятиями и обещаниями…

Прошло полгода, и вот однажды летом в квартире Иванова зазвонил телефон.

— Слушаю, — неласково буркнул он, срывая трубку, и тут же узнал неповторимый белорусский говорок своей недавней возлюбленной. — А, это ты? Уже в Москве? Ну, приезжай.

Олеся приехала веселая, оживленная и столь соблазнительная, что Иванов немедленно затащил ее в постель, несмотря на настойчивое желание девушки «сначала поговорить». Как оказалось чуть позже, разговор того стоил!

— У меня родился сын, — заявила Олеся и с трепетной надеждой заглянула в глаза своего возлюбленного, — которого я в честь тебя назвала Сережей.

— Когда это случилось? — невозмутимо поинтересовался Иванов.