История одного супружества

Его похоронили в Колме с военными почестями, и некоторые старые друзья из Сансета, например соседка Эдит, пришли отдать дань уважения. Из родственников, кроме Сыночка, была Беатрис, оставшаяся тетя, она печально-царственно сидела в каталке в своем парике. Ее левая рука тряслась как осина. Интересно, чем была вызвана тихая улыбка на ее лице. Я думала – помнит ли она, как сказала мне не выходить за него? Несмотря на их ссоры, Сыночек горько оплакивал отца, и я, держа его за руку во время речи священника, не могла скрыть безнадежных слез.

* * *

Спустя много лет внук позвонил мне в мою новую квартиру. Десятки лет назад я сначала услышала бы телефониста, объявляющего: «Междугородный звонок, не вешайте трубку». Тогда мне было уже за семьдесят. Впервые я осознала свой возраст, когда примерила в Сан-Франциско шарф и сказала, что он ярковат для такой старухи, как я. Я ждала, что продавец мне возразит, но он не стал, и я наконец увидела, кто я теперь. Старуха. Признаюсь, я засмеялась в голос.

– Бабуль?

– Перри, у тебя прошла простуда?

– Теперь заболел Олив, – объявил он, имея в виду своего плюшевого мишку, который был для него так же реален, как мама или я. Или так же воображаем. – Сильно.

Мы немного поговорили о мишке и о его маме, а потом в трубке послышалось какое-то бормотание, и трубку взял сын:

– Мам, я приеду на следующей неделе. На конференцию об НПО и спонсорах.

Он теперь был президентом большой благотворительной организации в Нью-Йорке.

– Ты привезешь Люси и Перри?

– Нет, слишком хлопотно.

– Тогда я приготовлю гостевую, – начала я. Я уже давно переехала из дома Куков в Сансете в другой район, где всё доставляли на дом. В точности как в старину были хлебный фургон, торговка яйцами, молочник и разносчик сельтерской. Странно, как прошлое возвращается в других одеждах, притворяясь незнакомцем.

– О… – сказал он и замялся. – Для меня снимают номер в отеле. Там будут все встречи, мама.

– Конечно. – Я ощетинилась на слово «мама», которое подразумевало долг.

– Может, ты навестишь меня там? Можем позавтракать двенадцатого.

– С радостью.

– В «Сент-Фрэнсис».

– Я проветрю свое приличное платье, – сказала я, и он рассмеялся. Люси взяла трубку на минутку, рассказать мне о каком-то возмутительном случае, о котором прочла в газете, я тоже пришла в ярость, и мы немного поболтали, исполнившись самодовольного гнева. Она была белой девушкой, беспощадной к грехам своей расы. Она мне очень нравилась.

Я приехала в центр на трамвае сильно заранее, потому что давно перестала туда ездить, и стояла напротив «Сент-Фрэнсис», оглядывая Юнион-сквер. Ее уютно обступили высокие здания, расцвеченные вывесками магазинов, которые пришли из Нью-Йорка и Европы, чтобы присвоить себе вид на площадь. Мимо прозвенел, направляясь в гору, один из последних вагонов канатной дороги. Люди, сидя на ступенях, пили кофе и ели плюшки из пакетов, глядя на уличного артиста: мальчика, который выкрасил себя золотом. От прежней площади не осталось ничего, кроме колонны в центре с бронзовой женщиной наверху, поставленной в честь победы Дьюи в Тихом океане. С этого ракурса я могла видеть старый буфет и представила, что смотрю на себя в окне сквозь трещину во времени, и две пожилые женщины дают мне совет перед свадьбой: «Не выходи за него!» Круг замкнулся. Потому что та молодая женщина, разумеется, возьмет у официанта поповер, кивнет и улыбнется. И все равно выйдет на за него.

Сыночек, щегольски одетый в костюм с галстуком, робко иронизировал по поводу своего возвращения на родину, сидя с мамой за бокалом шампанского. «И не скажешь, что я когда-то взорвал почту», – пошутил он. Я сказала, что он никогда ничего не взрывал, а он пожал плечами. Мы сидели в ресторане отеля, расположенном чуть выше вестибюля, от которого он был отделен только парой пальм и коротким лестничным пролетом. По ту сторону от лифтов и кожаных кресел был виден главный вход в отель, а у нас за спиной другая стеклянная дверь выходила из ресторана на улицу, где под ярким солнцем текла городская жизнь. Я сообщила официантке, что мой сын – важный человек на конференции, и он закрыл лицо салфеткой. Чтобы скрыть радость от собственного успеха. Он знал, как я им горжусь. Как только официантка ушла, он наклонился вперед и спросил:

– Мама, кто такой Чарльз Драмер?

Я села прямо и принялась крутить в руках салфетку, пытаясь унять поднимающуюся волну жара. Я сделала долгий глубокий вдох. Женщина напротив засмеялась.

– Точно, – сказала я. – Его звали Чарльз. Ты его не помнишь?

– Белого гостя в нашем доме? Такое я бы точно запомнил.

– Ну…

– Он тайна из твоего прошлого?

– Я не знаю, о чем ты.

Я старалась выглядеть очень спокойной.

– Еще бы! На той неделе я был на приеме, посвященном этой конференции. У меня было небольшое выступление о жилищном строительстве, и там ко мне подошел мужчина и спросил, не сын ли я Холланда и Перли Кук. О себе он ничего не сказал. Я ответил, мол, да, а он вручил мне конверт. Должно быть, он написал это, пока я выступал. Вот.